Книга За чертой, страница 132 – Кормак Маккарти

На его слова проезжий не обратил внимания.

— Он там не помер? Нет?

— Нет. Он не помер. Его порезали грабители.

— Порезали грабители?

— Да, сэр.

— В смысле — почикали бритвами?

— Нет. В смысле — воткнули ему пику в грудь.

— Но за каким же, спрашивается, толстым хреном?

— А вот вы бы мне и объяснили.

— Я-то откуда знаю.

— Ну так и я не знаю.

Всадник сидел в седле, задумчиво покуривая. Обвел глазами местность к западу от реки.

— Не понимаю я эту страну, — сказал он. — То есть вообще ни зги не понимаю. А у тебя, случайно, нет тут где-нибудь в загашнике кофейку?

— Есть даже кой-какой харч. Когда вы нарисовались, я как раз собирался вдарить по котлу. Особых разносолов не имею, но, если не откажетесь, милости прошу.

— Что ж, коли так, я был бы очень благодарен.

Он устало слез с коня, переложил поводья за спиной из руки в руку, опять поправил шляпу и пошел вперед, ведя коня под уздцы.

— Ни черта я тут понять не могу, — сказал он. — А ты не видел, тут не проезжал мой самолет?

Они уселись у костра и, пока лес темнел, стали ждать, когда сварится кофе.

— Вот никогда бы не подумал, что цыгане окажутся такими трудягами, — сказал мужчина. — У меня насчет них большие были сомнения. Но со мной просто: когда бываю не прав, я это признаю.

— Что ж, это хорошая черта.

— Еще бы.

Они вместе ели фасоль, завернутую в тортильи, с плавленым сыром. Сыр был прогорклый и отдавал козлом. Билли палочкой приподнял крышку кастрюльки, где варился кофе, заглянул туда и вернул крышку на место. Посмотрел на гостя. Тот сидел на земле по-турецки, одной рукой держа себя за подъем сапога.

— Судя по твоему виду, ты довольно давно уже здесь, а? — сказал гость.

— Не знаю. А что у меня за вид?

— Вид человека, которому пора возвращаться.

— Что ж. Насчет этого вы, наверное, правы. Это у меня уже третья ходка. И первая, когда я получил то, ради чего сюда ехал. Но черт бы меня взял, если я этого когда-нибудь хотел.

Мужчина кивнул. Ему, похоже, не было нужды знать, что именно это было.

— Вот что я тебе скажу, — проговорил он. — Чтобы мне сюда еще раз вернуться — это должно произойти что-то такое… Ну, например, в аду закончатся дрова. Вот тогда я, весь заиндевевший, прискачу сюда. Но до этого — ни-ни!

Билли разлил кофе по чашкам. Стали пить. Хлебать из жестяных кружек горячий кофе — еще то удовольствие, но гость этого, похоже, не замечал. Все выпил и сидел, глядя сквозь лес в сторону реки, где под луной играли серебряные выгибы воды на галечных банках. Ниже по течению жемчужная чаша луны, как впаянная, сидела в напластованиях туч, словно свеча, вставленная в пустой череп. Взболтав гущу в чашке, мужчина выплеснул ее во тьму.

— Поеду, пожалуй, — сказал он.

— А до утра не хотите остаться?

— Да нет, люблю ночную езду.

— Ну что ж…

— Надо больше успевать, нечего сидеть сиднем.

— Тут, между прочим, грабителей полно, — сказал Билли.

— Грабителей… — повторил мужчина.

Задумчиво посмотрел в огонь. Помедлив, вынул из кармана одну из своих тонких черных сигар и внимательно осмотрел. Потом скусил с нее кончик и выплюнул в огонь.

— Сигары куришь?

— Да у меня вообще курить нет привычки.

— А что — религия не велит?

— Да нет, насчет религии я тоже как-то не очень.

Наклонившись, мужчина вынул из огня горящую головешку и прикурил от нее сигару. Ему пришлось почмокать и попыхтеть, прежде чем она раскурилась. Когда все удалось, он положил головешку обратно в костер, пустил кольцо дыма, а потом второе кольцо, поменьше, которое прошло сквозь середину первого.

— Во сколько они отсюда вышли? — спросил он.

— Не знаю. Может, в полдень.

— Хотя больше десяти миль они вряд ли сделали.

— А может, и позже.

— Каждый раз, стоит мне где-нибудь задержаться, у них тут же что-нибудь ломается. Ни разу случая не упустили. Но это моя вина. Очень уж меня отвлекают тутошние сеньориты. Когда я был за морем, мамзели тоже — ох как были хороши. Обожаю, когда они ни бум-бум по-американски. А ты там побывал?

— Нет.

Он пошуровал в костре и вынул палку, от которой прикуривал сигару. Резким взмахом сбил пламя, после чего повернулся и красным дымящимся ее концом изобразил на фоне окружающей тьмы то ли узор, то ли некие письмена, как ребенок. Наигравшись, бросил ее обратно в костер.

— А что с конем — все действительно так серьезно? — сказал он.

— Не знаю. Два дня уже не встает.

— Тебе надо было тех моих цыган на него напустить. Цыгане, говорят, насчет коней — ну прям такие доки!

— И что, это правда?

— Откуда мне знать. Знаю только, что они умеют больному коню придать такой вид, как будто он здоровый. И он будет здоровым, пока они его тебе не продадут.

— Но я его не собираюсь продавать.

— А ты лучше вот что сделай.

— Что?

— Костерок сделай побольше.

— Это зачем?

— Затем, что пумы. Конина — их любимая еда.

Билли кивнул.

— Это я слышал и раньше, — сказал он.

— Знаешь, почему ты это слышал и раньше?

— Нет, не знаю.

— Вот то-то и оно.

— А все-таки почему?

— Потому что это правда, вот почему.

— Вы полагаете, если человек что-то слышал раньше, это, скорее всего, правда?

— По моему опыту, да.

— А по моему, нет.

Мужчина сидел и курил, глядя в огонь. Через некоторое время вдруг говорит:

— По моему опыту тоже нет. Я это просто так сказал. Да и на войне я, по правде говоря, не был. Белый билет у меня. Всегда был и всегда будет.

— А что, цыгане этот самолет спустили с гор в реку, а потом сплавляли на плоту?

— Это они тебе так сказали?

— Да.

— Этот аэроплан стоял в хлеву на ранчо Таливер, {110} в окрестностях города Рикардо-Флорес-Магон, штат Чиуауа. {111} До тех горных плато, о которых ты говоришь, он и долететь-то не мог. У него потолок меньше двух тысяч метров.