
Онлайн книга «Смерть в бассейне»
Я чуть было не разразился потоком крепких слов, но подавил негодование, стиснул зубы. Слокум... ханжа и сноб. Слокум оторвался от реальной жизни уже давно. Скажи ему теперь, что это он толкнул жену на самоубийство и без какой-либо веской причины, — в лучшем случае он бы спятил, и все. Мод Слокум не покончила бы с собой, если б убила свекровь. А рассказ мужа о кепке Ривиса открыл ей простую истину: Ривис не виноват в убийстве. Его совершил кто-то другой. Кто? И тут ее неврастеник-муж выдает свою "версию". Я сказал Марвеллу: — Если вы друг этого человека и заботитесь о нем, вам следовало бы подыскать для него хорошего врача. Марвелл вскинул на меня взгляд и пробормотал что-то бессвязное, не отнимая пальцев ото рта. Глаза Слокума были все так же обращены к потолку, и на лице светилась все та же улыбка святого. Я вышел из этого склепа. Уже за дверью до меня донеслись слова: — Твой ход, Фрэнсис. В одиночестве я обошел дом, думая о Мод Слокум и разыскивая ее дочь. Комнаты и коридоры были пусты и безмолвны. Гигантская волна, пронесшаяся над этим домом, смыла жизнь с его берегов. После цунами жизни не было ни на веранде, ни в холле, ни на террасах, лужайках и дорожках во дворе, и только цветы горели в угасающем вечернем свете, как прежде. Бассейн обошел стороной, краем глаза отметив, что сквозь листву деревьев он блестит, как созданное природой зеркало. Дойдя до конца траурной кипарисовой аллеи, я очутился перед входом в сад, где впервые увиделся с пожилой леди. Кэти сидела на каменной скамье, островком выступающей из половодья цветов. Ее лицо было обращено к западу, где только что величественно погибло солнце. Потом взгляд девушки медленно переместился за каменную стену сада к высившимся на горизонте горам. Она смотрела на их пурпурную громаду так, как смотрит узник на стену огромной тюрьмы, где осужден остаться в полном одиночестве навсегда. Я окликнул ее от калитки: — Кэти! Я могу войти? Она медленно повернулась, в глазах все еще стояли гигантские древние горы. Ровным голосом сказали: — Здравствуйте, мистер Арчер. Входите. Я сбросил щеколду и ступил в сад. — Не закрывайте. Пусть калитка будет открыта. — Что ты делаешь? — Просто думаю. — Она подвинулась на скамье, давая мне место. Камень все еще хранил солнечное тепло. — О чем? — О себе. Я привыкла думать, что все вокруг, — она повела рукой, как бы показывая сад, — прекрасно, но теперь мне так не кажется. Кольридж оказался прав в своем мнении о красоте природы. Вы видите ее красоту, если есть красота в вашем сердце. Если же ваше сердце опустошено, то и природа — пустыня. Вы читали его "Оду унынию", помните? Я сказал, что нет, не читал. — Теперь я понимаю Кольриджа. Я бы себя убила, будь я такой же смелой, как мама. А теперь... я думаю, буду просто сидеть и ждать, что со мной произойдет. Хорошее ли, плохое ли, не имеет значения. Я не знал, что сказать. Я ухватился за фразу, которая пуста, но, может быть, успокаивала? — Все плохое уже произошло, Кэти, разве не так? И значит — прошло. — Кроме опустошения сердца, — убеждено ответила Кэти. И замолчала. Наконец я сказал: — Расскажи мне все, как было, Кэти. Она поймала мой взгляд. Долго мы смотрели друг на друга, глаза в глаза... Она вся сжалась, отодвинулась от меня. — Я не знаю, о чем. — Ты убила бабушку, — тихо отчеканил я. — Тебе лучше рассказать мне об этом самой. Кэти опустила голову, плечи ее поникли, она замерла. Ни единой слезинки на глазах! — Кто-нибудь это знает? — Никто, Кэти. Только я и Ральф Надсон. — Да, он сказал мне об этом сегодня. Мистер Надсон — мой отец. Почему от меня это скрывали? Я никогда не послала бы письмо. — Но почему-то послала... — Я ненавидела мать. Она обманывала моего отца... мистера Слокума. Как-то я видела их наедине, мать и Надсона, и мне захотелось заставить ее страдать. И я думала, что, если мой отец... мистер Слокум о том узнает, она уедет отсюда, и мы с ним сможем остаться вместе. Вы не знаете, но... они все время ссорились или... были друг с другом как чужие. Я хотела, чтобы они расстались. Но, видимо, письмо не принесло результата. Мне казалось: говорит взрослая женщина; колдунья без возраста, знающая древние мудрые средства воздействия на людей. Но она заплакала, горько, навзрыд, и снова превратилась в ребенка, может быть, ребенка, торопящегося стать взрослым и объяснить необъяснимое: как человек может свершить преступление, убийство, желая самого что ни на есть доброго, для всех, как ему кажется, подходящего. — И потому ты выбрала самый сложный путь, — продолжил я ход мысли Кэти. — Ты думала, что деньги твоей бабушки разъединят их. Мать уедет отсюда со своим любовником, а ты сможешь счастливо жить со своим отцом. — С мистером Слокумом, — поправила Кэти. — Он мне не отец... Да, я так думала, мистер Арчер. Я отвратительна. Ее плач подхватил сидящий на кипарисе пересмешник. Рыдания девушки, и всхлипывания вторящей ей птицы, и надвинувшиеся сумерки — было от чего сойти с ума. Я обнял дрожащую Кэти. — Я ужасна, — повторяла она сквозь приступы плача, — я должна умереть. — Нет, Кэти, нет. Слишком много уже умерло. — Что вы собираетесь со мной делать?.. Я заслужила смерть. Я ведь ненавидела и бабушку, мысленно не раз хотела убить ее. Она изуродовала... моего отца, когда тот был еще маленьким мальчиком... Она все пыталась справиться со слезами; птица все еще завывала, словно выпущенная на волю совесть. Я сказал: — Кэти, успокойся. Я ничего не собираюсь с тобой делать. Я не имею права... — Не будьте ко мне слишком добры. Я не заслужила. С того самого момента, как решилась на это, я почувствовала, что отрезана от всего человечества. Я чувствую теперь, что такое клеймо Каина. Оно теперь на мне. Она закрыла рукой свой красивый лоб, будто там и вправду горела каинова печать. — Я понимаю, что ты чувствуешь, Кэти. Доля ответственности за смерть Пэта Ривиса — на мне. А раньше, давно... я убил человека собственными руками. Это спасло мне жизнь, но его кровь осталась на моих руках. — Вы слишком добры ко мне. Как и мистер Надсон... мой отец. — Слово знаменательно прозвучало в ее устах, неся в себе великое, таинственное и новое для девушки значение. — Во всем, что случилось, он обвинял себя. Сейчас вы себя вините. Хотя я единственная, кто виноват... Я даже хотела взвалить свою вину на Пэта. Я видела его тем вечером. Я солгала вам тогда. Он хотел, чтобы я уехала вместе с ним, и я пыталась заставить себя захотеть уехать, но не смогла. Он был пьян, и я прогнала его. Потом я увидела кепку, которую он оставил в машине, и тогда я решила, что смогу это сделать. Было ужасно узнать о себе, что это я смогу. А потом возникло чувство, что я должна сделать. Вы меня понимаете? |