Книга Беда идет по следу, страница 5 – Росс МакДональд

Мери провела меня по темному коридору к фонотеке. Отперев дверь, она зажгла свет. Узкое помещение с высоким потолком было с верху до низу уставлено полками с пластинками. Она показала мне разные разделы: классика, современная классика, популярные мелодии: самые последние и вечные, те, что никогда не стареют, программы, переписанные у крупных американских радиостанций, и набор больших пластинок с записями программ для Вооруженных сил.

Заметив знакомую пластинку, я взял ее с полки и протянул Мери:

— Поставьте вот эту.

Она запустила пластинку. Это была «Не стоит заблуждаться» Фэта Уоллера, обработка для органа. Мы стояли рядом, слушая протяжную, наводящую грусть мелодию, которую много лет назад в Париже Уоллер извлек из органа. Поддавшись чувственной прелести этой музыки, я слегка наклонился к Мери. Возможно, она разгадала мои намерения.

— Хотите о чем-то спросить? — поинтересовалась она сухим, деловитым тоном.

Когда пластинка остановилась, я сказал:

— В колледже я немного работал на радиоузле. С нас требовали, чтобы время передачи было очень точно вымерено. Как вы рассчитываете время своих музыкальных программ?

— Если на пластинке одна мелодия, это легко. Девяносто шесть и сто двенадцать — стандартные.

— Девяносто шесть?

— Девяносто шесть оборотов. Ходят по кругу девяносто шесть раз. А те, что выпускают для радиопередач, соответствуют определенному стандарту, поэтому время можно отмерять на самой пластинке. Вместе с такими пластинками мы получаем маленькие линейки с единицами времени вместо дюймов.

— Это означает, что скорость проигрывателя тоже должна быть стандартной.

— Верно. Но обычные пластинки, которые мы со Сью часто используем, — нестандартные. Запись может даже продолжаться на обратной стороне, смотря какая музыка.

— Не понимаю.

— Долго объяснять. Конечно, уложиться всегда можно, если поставить пластинку немного заранее. Но мы чаще всего надеемся на удачу. Если в конце останется время, его всегда можно заполнить, прокрутив самую популярную мелодию по второму разу. У нас ведь не национальная радиосеть. — Она взглянула на электрические часы в углу комнаты. — Мне пора.

— Может, помочь вам отнести пластинки или еще чем-нибудь?

— Нет, спасибо. Пластинки уже около микрофона. У нас тут есть мальчик, китайчонок, он отвозит их на тележке.

Мери выключила свет, заперла дверь и оставила меня возле кабины со звукоизоляцией. Я слушал передачу по громкоговорителю в приемной. Голос у нее был глубокий и певучий, только такие женские голоса и звучат хорошо в эфире. Она ненавязчиво увлекала аудиторию не словами, а изменением интонации.

Я понял, что Мери получает письма от поклонников. Большую часть пластинок она ставила по просьбам слушателей. Я тоже стал сочинять про себя письмо от поклонника. Хотя негромкий голос Мери наполнял комнату, отзываясь в каждом углу, она казалась ужасно далекой за своей стеклянной перегородкой. Ужасно далекой и желанной. Я еще не успел высказать в своем письме все, что хотел, как передача закончилась.

— Вы готовы? — спросил я, как только она снова подошла ко мне. — До комендантского часа всего тридцать минут.

— У меня пропуск, ведь я веду ночные передачи. Я не поеду домой, пока не буду уверена, что со Сью ничего не случилось.

— С ней ничего не случилось. А вот Эрика мне, возможно, придется тащить вверх по трапу.

Когда мы добрались до Гонолулу-Хауса, вечеринка была в самом разгаре. Один из офицеров, присоединившись к оркестру, ухитрялся извлекать из кларнета звуки, взлетавшие выше воздушного змея. Толстая рыхлая дама отплясывала в центре площадки, прищелкивая пальцами и повизгивая. Мужчины и женщины, среди которых оказались и Халфорд с миссис Мерривел, образовав непрочное кольцо, скакали вокруг нее. Две или три неутомимые парочки танцевали отдельно, в углу комнаты, подпрыгивая и кружась в безумном, но безмолвном экстазе. Кое-кто ушел.

Эрика мы нашли на банкетке в столовой: он лежал неподвижный как камень и со вкусом похрапывал. Здоровенный негр-стюард, Гектор Ленд, склонился над ним, будто собирался что-то предпринять, но никак не мог решить, что именно.

— Не трогайте его, — сказал я, — если он не придет в себя через несколько минут, я отвезу его на корабль.

— Хорошо, сэр. Я просто хотел узнать, нельзя ли нам получить еще льда. Лед-то у нас весь вышел.

— Сейчас у него бесполезно что-либо выяснять. Вы не видели мисс Шолто? Молодую даму, которая ужинала с мистером Сваном?

— Нет, сэр. Ее весь вечер не видно. Может, она в саду?

— Давайте в самом деле поищем в саду, — попросила Мери.

Мы вышли через черный ход и с минуту постояли на веранде, давая глазам привыкнуть к темноте. Я положил руку Мери на талию, но она отстранилась.

— Не стоит торопить события, — сказала она серьезно. — Я пришла сюда выпить и потанцевать и вовсе не собиралась заводить шашни.

— Торопить события — удачное выражение. Вселяет надежду на будущее.

— На будущее? Вы слишком спешите. Хотя мне нравится, как вы говорите.

— Слова — мой бизнес.

— В том-то и беда. Одно дело — слова, другое — что там у вас на уме. Многие солдаты вдали от дома перестают быть самими собой. Боже, кажется, я похожа на учительницу воскресной школы?

— Продолжайте, продолжайте. Облагораживающее женское влияние — то, чего мне не хватает.

— Вообще-то это относится ко всем нам. Не только к солдатам. Среди моих знакомых мало кому удалось остаться самим собой.

Странно было слышать подобные речи из уст блондинки, за которой я попытался ухлестнуть, но они задели за живое. После отъезда из Детройта я чувствовал себя потерянным, а уж когда затонул мой корабль, стало паршиво — хуже некуда. Иногда мне казалось, что мы парим в беззвездной ночи, распевая над бездной, и, терзаемые страхами, пытаемся смеясь обмануть себя.

С этой стороны дома веранда была открытой. Я посмотрел вверх на небо, тяжело нависавшее над горами. Зловещие тучи над вершинами на мгновение расступились, давая дорогу луне, которая в свой черед прокладывала путь одной-единственной яркой звезде.

— По-моему, у Эрика и Сью получилось вот что, — сказал я. — Они думали, у них это просто так, пустяки, и оба выпили ужасно горькую микстуру.

— Не знаю, будет ли Сью когда-нибудь снова счастлива, — вздохнула Мери.

Я ее больше не слышал. Что-то возле стены дома привлекло мое внимание, я присмотрелся и узнал в лунном свете Сью Шолто. По-птичьи склонив голову набок и шаловливо высунув язык, она будто ожидала ответа на заданный невидимому собеседнику вопрос. Ноги ее болтались в воздухе на высоте трех ярдов. Желтая веревка, узлом завязанная под ухом, легко удерживала почти невесомое тело. Глаза у Сью были еще больше и темнее, чем при жизни.