Книга Русский закал, страница 98 – Андрей Дышев

Проходил день, второй, и все начиналось сначала, и я опять надевал спортивный костюм, кидался на скалы, висел над пропастью и едва ли не с радостью прощался с жизнью.

Борис был уверен, что я не вполне здоров, и у него были все основания так утверждать. Как-то он зашел ко мне, сел на диван и долго, ни слова не говоря, наблюдал за тем, как я сматываю альпинистскую веревку, а затем пристегиваю к поясному ремню карабины. Я готовился осуществить очередную бредовую идею и взобраться на Сокол с южной стороны – почти пятьсот метров по отвесной стене. Борис рассматривал меня как диковинный предмет, прикасался пальцами к карабинам и крючьям, рассыпанным по полу. Наконец он выпрямился, снова сел на диван и совершенно серьезно спросил:

– Тебе надоела жизнь, Кирюша?

– Такая – да, – сразу ответил я и принялся прилаживать моток веревки к штурмовому рюкзачку.

– В таком случае ты зря стараешься. Твоя жизнь и без того висит над пропастью.

Борис пришел не случайно. Когда он говорил подобными полунамеками, то это значило, что он готовился ошарашить какой-нибудь новостью. Я стал терпеливо ждать, когда его прорвет – торопить его было бесполезно.

Я нанизал крючья на один из карабинов, подвешенных к поясу. Оставалось взять мешочек с канифолью и молоток да одеться в соответствии с погодой – солнце сегодня сияло, как в июле, и море отливало густой лазурью.

Борис был разочарован. Он ожидал увидеть на моем лице признаки крайнего любопытства, но там, полагаю, накрепко отпечаталась скука и маниакальная одержимость свести счеты с собой. Тогда он демонстративно вынул из кармана куртки помятый конверт и стал подчеркнуто серьезно вчитываться в надписи на его лицевой стороне. Я наблюдал за ним краем глаза.

– Как ни странно, – сказал он, – но последние полгода твоя судьба волнует меня намного больше, чем тебя самого.

– У каждого человека свой круг интересов, – отпарировал я.

– Ты непрошибаем.

– А ты не темни. Если есть что сказать, то говори.

Борис вздохнул. Преподнести новость красиво ему не удалось. Он раскрыл конверт, вынул из него листок, развернул и положил себе на колено.

– Помнишь Локтева? – спросил он.

– Еще бы! Но откуда ты его знаешь?

– Милый мой! Когда я, уподобляясь твоей тени, таскался по твоим следам в Таджикистане, то перезнакомился и выпил неимоверное количество спиртяшки с теми людьми, с которыми ты обозначил лишь рукопожатие.

– Ты случайно в Афган за мной не ходил?

– Была возможность переправиться с контрабандистами. Но не было необходимости.

– Это так просто?

– Нет, не просто. Надо уметь знакомиться с нужными людьми.

– И кто эти люди? Моджахеды? Исламисты?

– Моджахеды сами нуждаются в помощи, когда переходят Пяндж.

– Тогда, может быть, пограничники?

Борис как-то странно поморщился и развел руками.

– Я этого не говорил…

– Ты уже пятнадцать минут как пришел, ничего не говоришь, а только загадочно мычишь.

– А ты думай головушкой, прежде чем ввязываться в авантюры! – непривычно резко ответил Борис. – Если тебе наплевать на свою жизнь, то мне, дружище, моя еще в радость. Двое детей, понимаешь ли, официальных, и еще не меньше трех дюжин по всей стране раскидано, и всем им папа нужен…

– Да что, в конце концов, случилось? – перебил я его. – Что за паника? Тебе кто-то угрожает?

– Лично мне – нет. А вот ты вольно или невольно влез в такую мясорубку, в такой змеиный питомник, что теперь даже рядом с тобой находиться опасно.

Я никогда раньше не замечал, что Борис трусоват, и это открытие было мне неприятно. Он сидел, скрестив руки на груди, закинув ногу на ногу, сжавшийся, напрягшийся, будто приготовился к отражению ударов. Этот часто улыбающийся, неторопливый человек, напоминающий сытого полусонного кота, был теперь неузнаваем. Я отвернулся, продолжая заниматься сборами, но мысли мои уже были далеко от Сокола.

Борис сопел, его распирало изнутри от потребности выговориться, но я своими ленивыми движениями как бы показывал свое безразличие к его проблемам, и он никак не мог поймать мой взгляд. Я понимал, что отдаляюсь от него, что между нами стремительно вырастает непреодолимая стена, но ничего поделать не мог, а точнее, не хотел.

– Да сядешь ты, в конце концов, или нет? – почти крикнул он.

Я понял, что он был уже на грани того, чтобы наговорить мне гадостей. Я кинул рюкзак на пол, выпрямился и посмотрел на него.

– Сядь! – повторил Борис. – И налей чего-нибудь!

– Мне сейчас идти на стену, – напомнил я ему.

– Мне налей, черт тебя возьми!

Я принес из кухни бутылку хереса. Борис сам отрезал верхушку пластиковой пробки и отхлебнул прямо из горлышка. От терпко-сладкого запаха крепленого вина меня передернуло.

– Я получил письмо от Локтева, – сказал он, вытирая губы.

– Откуда, интересно, у него твой адрес?

– Я пригласил его на лето к себе и оставил адрес.

– И что он пишет?

– Собственно, в письме ничего особенного нет. Он лишь напоминает мне о нашем разговоре. Читай сам.

Я взял из рук Бориса листок. Письмо было короткое, не письмо, а так, записка.

«Борис, здравствуй! Назначен замом комдива, переезжаю в Душанбе. Хочу напомнить о нашем последнем разговоре в Кулябе. Увидишь своего друга – перескажи. Самое главное – все, что говорил ему А., пусть забудет навеки. И никому, ни при каких обстоятельствах не говорит о контактах с ним. Будь осторожен.

Локтев».

Я вернул письмо. Борис вложил его в конверт, мелко порвал, высыпал бумажный мусор в пепельницу и поджег. Я следил за ним и не мог сдержать усмешки. Он заметил это.

– Все веселишься? Чему радуешься, дурачок?

– По-моему, у штандартенфюрера эсэс Штирлица тоже была привычка сжигать письма в пепельнице. А ты знаешь, что современные криминалисты могут расшифровывать записи даже на сожженной бумаге?

– Не расшифруют, – ответил Борис, плеснул в пепельницу хереса и, к моему величайшему изумлению, выпил адскую смесь.

– И после этого, – сказал я, – ты будешь утверждать, что с головой не в порядке у меня?

– Так ты все понял? – спросил Борис. Глаза его подобрели, на бледном лице стал проступать румянец.

– Ничего не понял. Кто такой «А.»?

– Алексеев.

– А почему я не должен ни при каких обстоятельствах говорить о контактах с ним?

– Это в твоих же интересах.

– Естественно. Еще совсем недавно на меня вешали убийство Алексеева.

– Не то! – сказал Борис и замотал головой. – Не то!