Книга Час волка, страница 43 – Андрей Дышев

Браз стоял под зонтиком, читая на моем лице все, что хотел спросить. Он выглядел более несчастным, чем я, и был готов терпеливо выслушать любые, в том числе незаслуженные упреки в свой адрес.

– Почему не снимаете кино? – спросил я Браза. – Почему войска не встречают Крекса, не ликуют, не пьют вино?

Еще минуту назад Браз надеялся на чудо. Он остановил съемку и ждал меня. Чуда не произошло, и Браз, не считаясь с убытками, проявил уважение к моим чувствам.

– Внимание! – сказал он в мегафон, повернувшись к войску. Голос его подвел. Режиссер откашлялся и повторил: – Всем внимание! Прошу всех замолчать и выслушать меня…

Я выхватил из его рук мегафон.

– Подождите! Ничего пока не объявляйте.

– Почему? – Браз вздернул брови.

– Делайте то, что я вам говорю, и не задавайте вопросов.

Я пошел к камере, покрытой большим полиэтиленовым мешком. Оператор то ли дремал на маленьком рыбацком стульчике, то ли думал, уставившись в одну точку. Когда я приблизился к нему, он вскинул кудрявую голову, привстал и сунул в карман маленькую плоскую фляжку.

– Ну? – спросил он.

Я отрицательно покачал головой.

– Какое несчастье! – пробормотал он. – В моей практике это первый случай. Ноги каскадеры ломали, руки ломали, головы разбивали, а вот чтобы так…

– Вы не заметили, как он упал?

– Нет, – ответил оператор. – Я в этот момент снимал левый фланг.

– Жаль, – ответил я.

– Вы подойдите к Кочкину, это мой помощник. Он дублировал на видео общую панораму и мог что-нибудь заметить.

Я взглянул на часы. Прошло сорок минут после того, как я распрощался с врачом.

Помощника оператора я нашел в палатке, где он в обществе гримера Танюши, хамоватого костюмера, фельдшера и двух незнакомых мне женщин пил кофе.

– Выйдите к оператору, – сказал я, склонившись над ухом помощника.

Кочкин скрипнул стулом, повернул голову вполоборота так, что я увидел его профиль с ввалившейся седловиной носа и большими мясистыми губами.

– Что ему надо? – спросил он, продолжая сидеть.

Он ни в чем не был виноват, но я чувствовал, что уже готов сильным ударом свалить его на пол.

– Он не сказал, – сквозь зубы процедил я.

Кочкин, рисуясь перед женщинами, махнул рукой:

– Подождет!

– Он сказал, чтобы вы срочно подошли к нему! – из последних сил сдерживая себя, произнес я.

Кочкин не донес чашку до рта. Рука его замерла.

– Это кто такой? – спросил он свое окружение.

– Наш новый актер, – ответила Танюша. Я ей нравился, и она хотела представить меня в лучшем свете. – Он будет играть Странствующего Рыцаря.

– Понятно, – кивнул Кочкин и отпил из чашки. – А ведет себя как исполнитель главной роли… Так на чем я остановился?

Конечно, со своим уставом не заходят в чужой монастырь, но я был не виноват в том, что время обладает свойством двигаться всегда, приостановить движение невозможно, а Кочкин не хочет этого понимать. Я схватил его за уши, поднимая вверх вместе со стулом, развернул к себе и посадил на стол. Раздался грохот. Чашка упала на мягкий пол и тотчас попала мне под ногу. Хрустнул фарфор. Окружение Кочкина отшатнулось. Танюша негромко вскрикнула. Хамоватый костюмер вскочил, словно тоже захотел получить по роже.

– Он сказал – срочно! – напомнил я помощнику.

Я невольно унижал его в глазах окружения. Для самовлюбленных идиотов это равносильно смерти. Кочкин попытался спасти положение и стукнул меня по скуле.

От моего ответного удара он рухнул на костюмера, сбивая того с ног. Они оба упали. Сам не зная зачем, я еще опрокинул на них стол. Не скрывая своего восторга, женщины наблюдали за сценой. Они смотрели на драку избалованным и придирчивым взглядом профессиональных работников киноискусства.

Костюмер выбрался из-под стола первым и направил в меня свой кулак, напоминающий кувалду. Я отбил его локтем и прямым ударом в челюсть послал костюмера в дальний угол палатки. Кочкин, тараща глаза, схватил стул и заорал:

– Убью!

Пришлось превратить стул в дрова, ударив по нему ногой. Лишившись последней защиты, Кочкин присмирел и, упираясь спиной в тугую стенку палатки, на всякий случай принял боксерскую стойку.

– Ты сумасшедший! – испуганно говорил он, часто шмыгая носом, из которого текла кровь. – Кто тебя взял на съемки? Ты же больной! Тебя же в психушку надо отправить!

Танюша сдержанно улыбалась, поглядывая на меня. Я принялся за спасение стремительно погибающего авторитета помощника оператора.

– Извини, – сказал я, протягивая ему руку. – Сам не знаю, что на меня нашло. Помутнение рассудка.

– Это заметно, – проворчал Кочкин и, не подав мне руки, быстро вышел из палатки.

Я остановил его рядом с захлебывающимся генератором, от которого тянулись провода для освещения палатки.

– Где кассета?

– Какая кассета? – переспросил Кочкин, хотя прекрасно понял, о чем речь.

– На которую ты отснял последнюю сцену.

– А в чем дело?

Зря я извинялся перед ним. Наглецов, как строптивых лошадей, всегда надо держать в узде, не ослабляя вожжи ни на мгновение, иначе сядут на голову.

– Вот что, Кочкин, – сказал я. – У меня очень мало времени. Если ты будешь тянуть, задавать ненужные вопросы, мне снова придется обращаться с тобой грубо.

– Но это же инвентарь строгой отчетности! – стал оправдываться Кочкин. – Продукт коллективного творчества! На кассету распространяется закон об охране авторских прав! Директор мне оторвет голову, если узнает…

– Мы напрасно теряем время, – сказал я и смял воротник его рубашки.

– Она там, – кивнул он на операторский микроавтобус.

Мы подошли к машине. Кочкин открыл дверь салона и показал на сиденье, где лежала камера.

– Как ее просмотреть? – спросил я.

– А что конкретно ты хочешь просмотреть?

– Последний эпизод.

– Я же тебя не снимал! – усмехнулся Кочкин. – Неужели у тебя такое сильное желание увидеть себя на экране, что ты готов крушить мебель?

Я устал повторять. Пошел второй час после того, как я хватал за воротник врача. Милиция могла нагрянуть сюда с минуты на минуту. Кочкин справедливо оценил мое молчание как угрозу, вздохнул, взял камеру, поднял видоискатель, включил питание и режим перемотки. Тихо заработал мотор, засвистела лента.

– Прошу! – сказал Кочкин, включая воспроизведение.

Я посмотрел в видоискатель. Сначала замелькал голубой «снег», затем побежали продольные полосы. Потом кадр определился, и поплыла панорама. Изображение было маленьким и нечетким, но тем не менее можно было рассмотреть колышущийся строй, десятки копий, взметнувшихся над головами, горящие глаза воинов, высокомерный взгляд полководца… Камера пошла вправо. Я затаил дыхание, боясь пропустить самое главное. Строй. Головы. Копья и мечи… Пошел наплыв. Чей-то кричащий рот крупным планом. Струя вина из бутылки. Смуглое плечо с крупными каплями пота… Откат. Снова общий план.