Книга Не путай клад с могилой, страница 71 – Андрей Дышев

– Я думаю, – мрачным тоном произнес Курахов, – что ее сейчас обыскивают.

– Странно, что ее, а не меня.

– Дойдет и до вас очередь, – заверил профессор и то ли шутя, то ли серьезно добавил: – Может быть, пока не поздно, дать деру через поле в лес?

– Я бы дал, но она унесла с собой ключи.

Прошло пять минут. Лада не выходила.

– А сумочку-то она взяла с собой, – сказал профессор, криво ухмыляясь и поглаживая то место, где лежала сумка. – Не доверяет.

– Если она действительно носит с собой то, о чем вы говорили, – вслух подумал я, – то вряд ли скоро выйдет.

Профессор издал трудновоспроизводимый звук, означающий глубокое разочарование.

– Готов поспорить, что вы сейчас думаете о том, как помочь вашей подруге.

– Представьте себе, вы отгадали, – сознался я.

Профессор вздохнул и вдруг мгновенно подобрел.

– Эх, Кирилл, Кирилл! Вы еще молоды, а потому так легко и безоглядно следуете своим порывам по отношению к женщинам.

– Вы так говорите, словно знаете меня много лет.

– Мне достаточно взглянуть на то, как вы обхаживаете эту малолетнюю авантюристку с неполным среднекаскадерским образованием. Вам кажется, что вы совершаете благородные и великодушные поступки, которые подчеркивают вашу мужественность. А мне, с высоты своих седин, видно, что поступки ваши наивны и нелепы, а Лада ничего, кроме несчастья и разочарования, вам не принесет. Запомните мои слова. Это слова умудренного жизнью человека.

– Вы мне немного польстили, профессор, – ответил я, чувствуя себя уязвленным. – На самом деле я не такой благородный, как вам кажется. Ни больше, ни меньше – меркантильный интерес: у меня нет прав, у нее есть. Вот и все.

– Ой ли?! – скептически усмехнулся профессор, но продолжить спор не успел – открылась дверь поста, и на ступени вышла Лада. Без конвоя и с сумкой. Она спустилась вниз, подошла к машине, кинула сумку на колени профессору и как ни в чем не бывало села за руль. Звякнули ключи в ее руке. Машина вздрогнула, и пост ГАИ вместе со всеми недавними проблемами утонул в облаке пыли.

Мы с Кураховым переглянулись.

– Как дела? – спросил я.

– Нормально, – односложно ответила Лада, кидая машину на полосу встречного движения и обгоняя свадебный эскорт, охваченный, словно пламенем, трепещущими цветными лентами и брызгами шампанского.

– Они не поинтересовались доверенностью?

– Нет.

– И не сказали, что машина в розыске?

– Нет, не сказали.

Я, несколько сбитый с толку, откинулся на спинку и уставился на серую ленту дороги, несущуюся под колеса.

– Здесь что-то не то, – резюмировал профессор. – Так просто милиция не отпустит. Может быть, вы им заплатили? Или, скажем, оказали всему посту услугу интимного характера?

Я не ожидал, что Лада так резко затормозит, и едва не припечатался носом к ветровому стеклу. Машина, словно наткнувшись на невидимое препятствие, замерла посреди дороги. С диким воем, слева и справа, нас обгоняли автомобили. Свадебный эскорт чудом не зацепил нас и не поволок за собой. Лада включила аварийную сигнализацию. Почуявший неладное, профессор заволновался.

– А что такое? – спросил он меня. – Что случилось? Почему стоим?

Лада вышла из машины, открыла заднюю дверь и сказала:

– Выйдите, пожалуйста.

– Почему? – развел руками Курахов. – Почему я должен выходить?

И все же выставил ноги наружу и привстал с сиденья. Мгновением раньше я понял, что произойдет, – за то короткое время, что мы были с Ладой вместе, я успел понять: некоторые ее поступки вполне прогнозируемы.

Она залепила профессору такую звонкую пощечину, что даже мне стало больно. Отшатнувшись, Курахов схватился за лицо, потом сделал несколько шагов к обочине, словно намеревался уйти, но тотчас вернулся обратно; злясь на все вокруг, сел в машину и нервно прикрикнул:

– Поехали! Какого черта мы здесь застряли!

Все, с удовлетворением подумал я, больше ничего подобного он Ладе не скажет.

Мы поехали дальше, без всяких остановок и приключений миновав Симферополь и Джанкой, и за эти несколько часов никто из нас не проронил ни слова. Я полудремал на своем сиденье, сквозь щелочки век следя за дорогой, и совсем некстати вспоминал отца Агапа, который так хорошо сглаживал все конфликты, что изредка вспыхивали в нашем гостиничном дворе.

Тогда я еще не знал, что отец Агап, одержимый желанием спасти свою подопечную, почти сутки назад приехал в Лазещину и, замотав указательный палец на левой руке бинтом, весь день слонялся по крохотному станционному залу, стремясь во что бы то ни стало привлечь внимание преступников, всеми правдами и неправдами увидеть Марину и разделить с ней ее тяжкую участь заложницы.

Если бы я знал, что случится в Лазещине с ним, с Уваровым и Анной, то вся эта нехорошая история закончилась бы намного быстрее.

По своей наивности он долго искал камеру хранения, несколько раз обойдя вокруг станционного домика, потом поднялся по скрипучей и скользкой от слизняков и мха деревянной лестнице на второй этаж, но трухлявая дверь была заперта, и насквозь проржавевший замок убедительно свидетельствовал о том, что эту дверь не открывали уже много лет.

Отец Агап снова взялся за ручку своего нелегкого чемодана и вернулся в зал ожидания, если маленькую комнату с бетонным полом, закопченными и разрисованными стенами и несколькими стульями, сваренными попарно, как в кинотеатре, можно было назвать залом.

Из-за мутного от грязи и наглухо зашторенного изнутри кассового окошка пробивался тусклый свет, и отец Агап в который раз робко постучал в окошко забинтованным пальцем. Шторка распахнулась не сразу, но нервно. Поезда днем через Лазещину не проходили, пассажиров в это время здесь никогда не было, и потому длинноволосый бородатый человек, смахивающий на бродягу, раздражал частым стуком в окошко и вопросами на русском языке.

– Скажите, – робко произнес священник, пытаясь приподнять тяжелый чемодан с утварью так, чтобы его смогла увидеть кассирша. – Где здесь имеется камера хранения?

– Шо ви кажете? – поморщившись, спросила женщина, которую отец Агап не видел из-за непрозрачности окошка и слишком низко расположенного отверстия.

– Я хотел бы сдать на хранение чемодан…

– Нема нiякої камери. Свої речi ховайте самi [7] .

Отец Агап не совсем понял кассиршу. Он решил, что ей не понравилась его речь, то есть его русский, который здесь, в Закарпатье, на удивление быстро забыли и почти не понимали. Стыдясь того, что выглядит в глазах женщины неандертальцем, не способным нормально объясниться, он вышел из зала ожидания на улицу.