Книга Мученицы монастыря Святой Магдалины, страница 30 – Кен Бруен

— А, да будет вам, Джек, с вами тоска сплошная.

— Кстати, меня сегодня приглашали на вечеринку.

— Ой, обожаю вечеринки.

— Тогда встретимся здесь через час.

— Я уже веду счет минутам.

Клик.

Я выключил телевизор. Принял теплый душ, проглотил пару кваалюдов и обозрел свой шикарный гардероб. Выбрал белую рубашку, джинсы и свитер; может быть, свитер просто перекину через плечо. Если бы у меня были темные очки, я бы их обязательно напялил и выглядел бы настоящим придурком. Кстати, в прогнозе обещали дождь… так что я достал вою шинель. Странно, но с годами она становилась лучше, чего нельзя сказать обо мне. Поднял воротник, взглянул в зеркало и понял, что превратился в собственного отца.

Как это произошло?

Я вытащил пистолет и понюхал дуло. Ну вы знаете, чтобы узнать, не стреляли ли из него совсем недавно. Завернул его в промасленную бумагу, встал на колени и засунул между пружинами матраса. Если Джанет в своем уборочном усердии дойдет до такого уровня, она получит большой сюрприз.

Вернувшись к шкафу, я достал «жидкость Е», ту самую, которую получил от Стюарта, торговца наркотиками. Если вы собираетесь на вечер гомиков в сопровождении вероятной убийцы своего мужа, вам нужно все возможное подкрепление. Я сунул бутылочку в карман.

Сбежал по лестнице и задержался в холле.

Подъехала желтая «дэтсан», открылась дверь, и я увидел длинную нейлоновую ногу. Если бы Кирстен надела юбку чуть короче, ее бы арестовали. Юбка была из блестящей ткани. Сверху — кофточка без рукавов. Красная. Волосы спутаны. Мне нравится это слово.

Предполагает постель и секс, интенсивный и переходящий в очень интенсивный.

Миссис Бейли сидела за конторкой. Она сказала:

— Приходит на ум слово «потаскушка».

Это слово мне не нравится. Я вышел, Кирстен крутнулась на каблуках и спросила:

— Нравится?

— Не заметить невозможно.

Мимо прошли два молодых паренька.

— С ума сойти!

Она широко им улыбнулась. Я заявил:

— В желтой машине не поеду.

— Слишком яркая?

— Не сочетается.

— Она из проката. Мы пройдемся.

Кирстен взяла меня под руку, и от запаха ее духов с моей головой стали происходить какие-то странные вещи.

— Французские, — произнесла Кирстен.

— Что?

— Мои духи.

— Вы что, мысли читаете?

— Только грязные.

Когда мы свернули в сторону дома Теренса, она остановилась и сказала:

— Здесь где-то Теренс живет.

— Это его вечеринка, он поплачет, если захочет.

Кирстен воззрилась на меня:

— Так вы тащите меня на вечеринку к этой дамочке?

— Он сказал, все будет в стиле семидесятых. Вы мне кажетесь девушкой семидесятых. Я ошибаюсь?

Она присмотрелась ко мне:

— На чем вы сидите?

— Простите?

— Да будет вам, Тейлор, я все признаки знаю. Это не кокаин, у вас рот работает совсем по-другому. Что-то помягче… двойной валиум?

— Кваалюды.

Кирстен едва не взвизгнула от восторга:

— Их все еще делают? Черт, где мои альбомы «Иглз»?

Мы уже подошли к дому Теренса на Мерчант-роуд — еще один тупик моей юности. Теперь здесь ряд роскошных апартаментов и заведений типа приемных пластических хирургов. Дом был облицован прекрасным гранитом из Коннемары. Вырублен гранит из земли, чтобы стать фасадом для нуворишей. Я позвонил, дверь открылась. Кирстен сказала:

— Поверить не могу, что иду на вечеринку этого маленького придурка.

— Не думал, что дамы употребляют это слово.

— А как вы думаете, как мы еще забавляемся?

Участники вечеринки толпились даже в коридоре, и да, тема семидесятых явно преобладала: мелькание света, обтягивающие штаны, бархатные пиджаки, наборные каблуки и длинные волосы. У представителей обоих полов. Музыка подозрительно напоминала «Бальный блиц».

Я пожалел, что в курсе.

Пока мы пробирались сквозь толпу, Кирстен заметила:

— Похоже, ваша эпоха.

Кто-то сунул мне косяк, я затянулся и предложил его Кирстен. Та покачала головой:

— Я не люблю чужую слюну, во всяком случае на людях.

Появился Теренс. Облегающая желтая рубашка, тесные желтые штаны с красным поясом.

Я взглянул на Кирстен:

— Он как раз подходит к вашей машине.

Со лба Теренса катился пот. Он широко улыбался до тех пор, пока не разглядел мою спутницу. Тогда он заорал:

— Ты что, совсем выжил из своего гребаного ума?

Я протянул ему косяк:

— Остынь, приятель.

К нам подошел испанец лет двадцати с небольшим, неправдоподобно красивый, взял Теренса за руку и произнес:

— Я Джеральдо.

— В смысле Джеральд?

— Si.

Мне показалось, что он когда-то подавал мне кофе на Ки-стрит. Одет он был в черную шелковую рубашку и такие же штаны. На шее — тяжелая золотая цепь. Вот эту вещицу неплохо было бы стащить в ломбард, они бы там все в осадок выпали.

Джеральд протянул руку:

— Бар вон в том углу.

Теренс потопал прочь, бормоча:

— Увидимся позже, Тейлор.

Я повернулся к Кристен:

— А ведь он не назвал вас мамой.

Бармена я узнал: тот работал в одном из пабов. Он наклонился и прошептал:

— Я не голубой.

— Я что-нибудь сказал?

— Нет… но…

Он показал на несколько пар, которые уже потеряли всякий стыд.

— Мне не хотелось бы, чтобы вы думали…

— Я думаю, нам стоит выпить.

— Понял… что желает леди?

— Виски со льдом. Две порции.

Бармен тут же выполнил заказ.

Теперь звучала «Хочешь к нам присоединиться?» Гэри Глиттера. Кирстен сообщила:

— Пусть только заиграет «Леди из деревни», и меня отсюда как ветром сдует.

Я засмеялся. Она сказала:

— Человек решил нарисовать мир. Шли годы. Он населял пространство изображениями провинций, королевств, гор, заливов, островов, комнат, приборов, звезд, лошадей и отдельных людей. Незадолго до смерти он обнаружил, что весь этот лабиринт линий не что иное, как морщины на его собственном лице.