Онлайн книга «Божья кара»
|
– Хочешь, я скажу тебе кое-что, Олег Иванович... Я рад, что ты встретил нас... Камень с души снял. – И долго вы собирались вот так катать его по горным дорогам? – А пока петля веревочная не освободилась бы от падали. – До утра, значит? – Да нет, за полчаса бы управились. – Значит, так... Ты обрезаешь веревку и едешь прямо, вниз. В Коктебель. По слухам, у вас там уже стол накрыт? – Узнал?! – восхитился Слава. – Работаем... А я подбираю его и срочно в Феодосию, авось успею спасти. – Если глазками моргает, успеешь. – Слава протянул руку. – Рад встрече. – Да ладно тебе. – Олег Иванович... Я в самом деле рад, что ты встретился нам в эту ночь. – Разберемся... – Олег Иванович вынул руку из кармана, и Слава увидел блеснувшее лезвие ножа. – Возьми, обрежь веревку. И сматывайся отсюда. Пока он кровью не истек. А то я еще и виноватым окажусь. Знаешь, по-разному такие истории заканчиваются, не тебе рассказывать. Слава снова сел за руль и, уже миновав первые дома Коктебеля, остановил машину, включил свет в салоне, обернулся назад к Равилю и долго смотрел ему в глаза. Потом повернулся к ветровому стеклу и опять замолчал. – Не знаю, человек ли ты, Равиль, – наконец проговорил он. – Но хорошо хотя бы, что ты с нами. Ты ведь с нами? – Да, – ответил Равиль. – Тогда вперед. Аделаида ждет. Стол накрыт, котлеты на сковородке, в бутылках мерцают золотистые огоньки, распространяя вокруг себя волны тепла и справедливости. – Слава! – изумленно воскликнул Жора. – Да ты ведь и в самом деле поэт! – Ты только сейчас это понял? – прорычал Слава. – За такие слова тебя полагалось бы высадить из машины, но поскольку ты тоже немного посидел за рулем в ответственный момент... Прощаю. Живи. – Ха! – ухмыльнулся Андрей. – Ну и поэты пошли! Единственный, кто не произнес ни единого слова, был Амок, и сказал я о нем, чтобы ни у кого не возникло сомнений – был он со всеми в этот вечер, который мог оказаться и кровавым, и безжалостным, не дрогнул, не слинял. Не буду описывать застолье у Аделаиды. Достаточно было застолий на предыдущих страницах, и каждый может во всех подробностях представить, как отдохнули ребята, как успешно и навсегда залили коньяком печальные впечатления этого вечера. Скажу об одном только – главный тост был за Олега Ивановича, феодосийского следователя, который избавил всех от слишком уж тягостных воспоминаний и позволил отдать должное гостеприимству и кулинарным способностям Аделаиды, в девичестве Авдотьи. Ну вот, собственно, и все. У внимательного читателя могли остаться несколько вопросов, а то и недоумение, которое я сейчас постараюсь развеять. Наступило утро. Июльское коктебельское утро... Хотите верьте, хотите нет – вот написал я эти три слова, и слезы навернулись на глаза. Повторяю – июльское коктебельское утро. Прохладное, но обещающее дневной зной солнце медленно поднимается из-за покатого хребта Хамелеона. Прозрачная, как слеза младенца, волна, почти невидимая, неслышимая и как бы даже несуществующая, набегает на берег – приглашая, обещая, любя. Тебя любя, дорогой товарищ, за то лишь, что в этот ранний час пришел ты на берег и увидел прозрачность утренней волны, и ласковость ее, и преданность тебе. И все это – несмотря на жестокое похмелье, в котором ты пребываешь и которое она снимет с тебя, едва ты только коснешься ее и войдешь в нее, как в любимую женщину... Рискованно, конечно, сказано, но понимаю – правильно, и знаю – выстрадано. А Карадаг в утренней дымке! А парус на горизонте! А чайка, тяжело, вперевалку, шагающая по пустынному берегу, а холодная галька, поскрипывающая под ее розовыми лапками! А обезьянья мордочка Нади, выглядывающая из окошечка! Даже глубокой ночью, даже на рассвете она готова утешить всем, что понравится тебе на витрине ее киоска! А неприкаянный Муха у своих железных ворот, которые он открывает каждому, кто того пожелает, исстрадавшийся Муха у своих железных ворот в ожидании первого, кто с легким сердцем отдаст ему десятку, чтобы он тут же отнес ее Наде! А неуверенно бредущие по набережной утомленные ночью красавицы – истерзанные, нечесаные, виноватые, но готовые улыбнуться и откликнуться на самую простенькую шутку! О, коктебельское утро! А за моим окном – подмосковная осень, дождь, а в нем, в дожде, как первая седина в волосах, робкие, неуверенные снежинки... Да, впереди долгая, долгая зима, и декабрь впереди... Декабрь? Впереди? А между тем... А между тем... Чего не бывает, ребята, чего в жизни только не бывает... Ладно, остановимся. Хватит об этом. Возвращаемся в коктебельское утро. Андрей с Равилем поднялись рано – в этот день они уезжали в Москву. Поезд из Феодосии отходил часа в четыре дня, время еще было, чтобы обойти ставшие близкими места, с кем-то поздороваться, с кем-то попрощаться... Андрей хотел было свернуть к воротам Мухи, к ресторану Славы, но Равиль предложил пройти дальше по улице Ленина. – А куда там? – удивился Андрей. – Пошли... Тут одно местечко... Надо навестить. – Здесь есть местечко, которое мы еще не навестили?! – Кладбище. – А что там? – спросил Андрей. – Могилы, – пожал плечами Равиль. – Кресты, плиты, оградки... – И мы все это должны осмотреть? – Хочу показать тебе одну плиту... Не знаю, правда, что под ней, хотя не отказался бы заглянуть... Но, чувствую, нельзя. – Олег Иванович поможет! Проведем вскрытие! – Я же говорю – нельзя. Моим ребятам не понравится. И это... На кладбище ты все поймешь. Они прошли с километр по улице Ленина, свернули влево к Золотой балке и через полчаса были на месте. Равиль шел уверенно, из чего Андрей заключил, что друг его здесь уже побывал. «Когда же он успел? – подумал Андрей. – Вроде все время вместе...» – Присядем, – сказал Равиль, остановившись у старой плиты, наполовину вросшей в землю. Он смахнул рукой сухую листву, нападавшую с соседних акаций, сел сам и похлопал ладонью по плите, приглашая присесть Андрея. – Вопросы уместны? – спросил Андрей. – Валяй. – Откуда ты знал, что вчера наш маньяк останется жив? – К тому времени я уже здесь побывал. – Ну, побывал! И что? Равиль смахнул с плиты остатки листвы, и в косых лучах утреннего солнца явственно проступила надпись, выбитая на камне. – Читай... Вот дата рождения... |