Онлайн книга «Брызги шампанского»
|
Иные парус напрягали, иные тихо умирали. Лишь я заброшенный пловец... Лишь я загадочный певец... Лишь я законченный подлец... Откуда-то снаружи раздался свист. Я подошел к окну, отодвинул штору. Внизу, совершенно мокрый, настолько мокрый, что даже не прятался от потоков дождя, стоял Жора. Увидев зыбкое мое изображение сквозь стену дождя, он махнул рукой. Я спустился вниз, открыл дверь. Он прошел по номеру, оставляя за собой мокрые туфли, плащ, какую-то бесформенную кепку. – Прекрасная погода, не правда ли? – спросил я. – Нормальная, – кивнул Жора. — Запретите мне пить – своей силой воловьей, Все запреты нарушив, я достану питья. Запретите любить – и наполнит любовью Мою тихую душу парадокс бытия. – Наливай, – сказал я. В шутку сказал, чтобы не молчать, чтобы показать, что и я жив, что и во мне еще теплится огонек. Но Жора все понял правильно – порывшись в мокрой своей одежонке, он вынул бутылку мадеры. Видимо, она долго мокла под дождем, поскольку этикетка сползла и теперь косо торчала, прилипнув к донышку бутылки. Мы молча чокнулись гранеными стаканами. – Жанну видел, – сказал он. – Живая? – Не понравилась она мне на этот раз. – Сошел загар? – Загар держится, хотя и потускнел... Меня не узнала. – Может, не увидела? – Увидела. – В таком виде и я бы не узнал. – Я был гораздо суше. – Где? – В Феодосии. Недалеко от галереи Айвазовского. Там рядом почта и переговорный пункт. С кем-то общалась. – По телефону? – Да, – Жора опять разлил по стаканам вино. – По междугороднему. Там в окошке работает знакомая женщина... Она хорошо ко мне относится. Откровенно говоря, она всегда ко мне относилась... с пониманием. Я спросил у нее – куда звонила эта юная красавица... И женщина мне сказала... Не лукавя, не таясь. Она всегда со мной вела... И на этот раз тоже. – Ну? – не выдержал я. – Ганновер. Север Германии. – Слышал, – сказал я. Я мог бы еще много чего сказать, поскольку мне много чего открылось, едва я услышал это короткое слово «Ганновер». Но Жоре мои соображения были совершенно ни к чему. Мне вдруг стало неоспоримо ясно – пора сматываться. И лучше сегодня, нежели завтра. И лучше до обеда, чем после. – Кстати, не дозвонилась. В Ганновере к телефону никто не подошел. Тебе все это ни о чем не говорит? – Говорит. – Значит, я не зря приволокся в такую рань? – Не зря. Когда звучит призыв «Налей!», То, утверждать я не устану, Мне блеск граненого стакана Милей всех кубков королей! Сольемся, друг, ведь мы с тобой, Пожалуй, братья – два сосуда! И радостно живем, покуда Полно в нас жидкости хмельной! – Жора... Ты слышал когда-нибудь имя великого поэта древности – Омара Хайяма? – Доводилось, – настороженно проговорил Жора. – Так вот, этот Омар в подметки тебе не годится. Слабак! – Да? – произнес Жора озадаченно. – Тогда я пошел за мадерой. И, сунув ноги в мокрые свои туфли, на дне которых еще плескалась дождевая коктебельская вода, набросив на плечи черное пальто со стекающими струйками воды, Жора вышел из номера. Подойдя к окну, я увидел, как, ссутулившись под дождем, он частой походкой заторопился к киоску, едва ли не к единственному киоску, который не закрылся на этом диком, кошмарном по своей безысходности, безлюдном побережье. Вернувшись из больницы, Выговский застал свою контору в явном запустении. Машин на стоянке почти не было, не видел он и охранника у подъезда. Скользнул взглядом по окнам – шторы задернуты даже в тех комнатах, где задергивать их не было никакой надобности. Об убийстве Курьянова он узнал еще в больнице, телевизионщики доложили ему об этом событии во всех подробностях – и дырку во лбу показали, и в какой позе застали, показали, как всплескивали руками и причитали его последние собутыльники, мгновенно протрезвевшие и даже, кажется, радостно возбужденные. Они никак не ожидали, что в этот день случится такое крутое развлечение. Как же – их мнением интересовались, у них спрашивали, просили поделиться впечатлениями, предположениями, догадками. – Не было врагов у Анатолия Анатольевича, не было! – твердили они в один голос. – И не могло быть врагов у человека столь порядочного, самоотверженного в работе и неподкупного. Говорили и сами не верили себе же, поскольку понимали лукавыми своими мозгами, что неподкупность тоже достаточно уважительная причина для подобной разборки. Выговский медленно поднялся на второй этаж. С кем-то здоровался, кому-то что-то отвечал, благодарил за какие-то поздравления. Он и сам не знал – с чем его можно поздравлять. Разве что с тем, что остался жив. Секретарша вскочила при его появлении, почему-то прижала руки к бокам, будто всю жизнь в армии прослужила, уставилась на Выговского с откровенным испугом. – Я вас приветствую, – сказал Выговский. – Прекрасная погода, не правда ли? – Да, Игорь Евгеньевич... Представляете, с утра шел дождь, а потом такое солнце выглянуло, такое солнце... – Круглое? – Да, – кивнула секретарша в полнейшей растерянности. – Совершенно круглое. Будто кто-то циркулем нарисовал, представляете? – Представляю, – кивнул Выговский. – У нас в живых кто-нибудь остался, кроме меня? – Не знаю... Вроде как больше ничего подобного не было. – Здора похоронили? – Да, все очень удачно получилось. – Удачно? – переспросил Выговский. – Ну ладно... Пригласите ко мне Мандрыку. И он вошел в кабинет. А когда с трудом уселся в свое кресло и через некоторое время поднял голову на шорох, увидел в дверях секретаршу. – Игорь Евгеньевич... – Неужели опять что-то случилось? – Это... Мандрыка... Отсутствует. – Еще не подошел? – Его уже неделю нет. – В каком смысле? Убили? – Не знаю... Нет, и все. – Так... Кто же остался? – Усошин звонил вчера... Интересовался. Я сказала, что сегодня вы будете. Обещал позвонить. – Хорошо ему там, за колючей проволокой, – усмехнулся Выговский. – А этот... Мандрыка... Что, ни милочки, ни записочки? Ни звоночка, ни весточки? |