Онлайн книга «Помоги другим умереть»
|
– Ну да! – махнул на нее вахтер. – Уехал! Думаешь, если у мужика косая сажень в плечах, так он может сам по себе прожить, как медведь-шатун? Мужикам еще пуще нужно, чтоб их жалели, особенно таким, богом обиженным, как Ваньша. Эмма жалеет – вон истаяла вся. А ему только того и надо. Раз мне плохо, пускай и всем плохо будет! Уехал он, как же! Мелькал только сегодня здесь, человек с двумя лицами. – Двуликий Янус! – почти беззвучно выдохнула Женя, но вахтер расслышал и одобрительно кивнул: – Вот именно. – Грушин, ты не знаешь, где можно найти телефон того художника, ну, помнишь, мы на его выставке были, он такие сюрки рисует? – возбужденно спросила Женя. – Колесов, что ли, его фамилия? Увидела глаза Грушина – махнула рукой: а, ладно, мол… В самом деле – зачем искать Лёнечку? И так ясно, что увидел он, почему с таким жадным и в то же время брезгливым любопытством разглядывал того человека в лифте! О господи, так Женя была с ним рядом сегодня?! И, похоже, не в первый раз. – Урод, – пробормотала она. – Олег, ты понимаешь? Урод! – Вот именно. А также Ваныч. Ваныч! Подметальщик из манежа! – Ребята, ребята! – забубнил Грушин, у которого вдруг сделалось лицо человека, который проснулся среди ночи и обнаружил себя стоящим в одном белье на коньке крыши. – Ребята, тут еще вот какое дело… – Потом, – властно перебил Олег. – Пошли, в машине поговорим. Только… – Он задумчиво взглянул на вахтера, и тот внезапно переменился в лице. – Только под асфальт не надо, ладно? И в мешок с цементом тоже, – пробормотал дядя Ваня вроде бы с улыбкой, но глаза заметались. – В бочку, – сказал Олег. – Чего-о?! – В бочку, говорю, с цементом, а не в мешок. А потом в воду. Что ж, ценю юмор. Думаю, на первый раз обойдемся без крайних мер, но вы лучше никому не рассказывайте о нашем разговоре. Ни Эмме, ни… вашему тезке и однофамильцу. – Да он ушел, ушел отсюда, уже с час как ушел, я видел! – замахал руками вахтер. Грушин пошарил в кармане, достал пачку сигарет, сунул ему. – Это за молчание, что ль? – хмыкнул дядя Ваня, уже освоившись с ситуацией. – Нет, меньше чем блоком не отделаешься. Шучу, шучу, – замахал руками на обидчивого Грушина. – Спасибо и на том. Верблюд, хорошее дело. А то мы с Ванюшкой курнули его «Примы», так у меня до сих пор ком в горле стоит. Я уже отвык: ну кто в наше время курит «Приму»? – И он опять замахал – теперь на Женю: – Чего уставилась?! Глаза выпрыгнут да убегут, не догонишь! «Ну кто в наше время курит «Приму»?..» Так она и подумала, стоя в разгромленной квартире Корнюшина. Но как он мог все успеть? Оттуда – сюда? А что особенного? Успели же они с Олегом! Значит, тогда, ночью, он и в самом деле спешил в аэропорт. И все-таки, хоть и бросил машину, успел на первый самолет! Голос вахтера заставил ее вздрогнуть: – Все, ребята, идите, мне вот тоже пора. И не бойтесь – я все понял, только и вы знайте: если роете что-то под Ваньшу, то зря: обижать убогого грех.
– Может быть, так оно и есть? – с надеждой спросила Женя. Они уже сидели в машине и молчали, невидяще глядя вперед, словно оказались на краю внезапно разверзшегося открытия и не знали, как к нему подступиться. – Может быть, он и в самом деле просто больной и не ведает, что творит? – Ну, умственных способностей и изобретательности болезнь ему отнюдь не убавила, – насмешливо сказал Грушин, поворачиваясь к Олегу и то ли не замечая, что он держит Женю за руку, то ли просто делая вид. – Помнишь, ты просил меня узнать все, что можно, о Гулякове? – Его нашли? – встрепенулась Женя. – Он жив? – Да он никуда и не пропадал, – сообщил Грушин. – Потому что никакого Гулякова и на свете-то никогда не было. Был некий человек, которого милиция и соседи по бомжатнику описывают так: лицо будто составлено из двух частей, причем одна нормальная и даже красивая, а вторая крайне изуродованная. – Профиль как на медаль, – вспомнила Женя. – Он сам себя описывал, да? – И, заметь себе, ничем при этом не рисковал, – кивнул Грушин. – Потому что все видели его анфас и говорят, что первое впечатление от уродства настолько сильное – жалость, смешанная с отвращением, – что той, здоровой половины лица уже просто не замечаешь. – Но все-таки заметили, что справа у него даже красивое лицо! Неужели никто ничего не заподозрил еще там, когда он начал давать показания по поводу убийства? – Выходит, нет, – вздохнул Грушин. – Не ожидали такой наглости, конечно. Получается, человек сам себя заложил. Зачем, спрашивается, по доброй воле в бомжатник полез? Отсидеться, отлежаться? Так ведь родная жена в Нижнем, отлеживайся – не хочу! И, главное, как ему удалось притвориться так, что никто в бомжатнике в нем чужака не заподозрил? – А ну, открой бардачок, дай книжечку, которая там у тебя лежит, – сказал вдруг Олег. – А ты почем знаешь, что там лежит? – насторожился Грушин. – Пока утром стояли на заправке, глянул – из чистого нахальства, – обезоруживающе улыбнулся Олег. Покачав головой, Грушин достал затрепанный покет– бук в пронзительно-яркой обложке. – Бушков – великий писатель нашего времени, – сказал Олег. – Нет, правда. Единственный в своем роде. Иногда, увы, поручик Голицын и корнет Оболенский вытирают носы рукавом, и с женщинами, похоже, есть проблемы, но все равно – гений сюжета. Я углядел у него любопытную фразочку. – Перелистал книжку и прочел: – «Между бичами и бомжами разница огромная и принципиальная, любой повидавший жизнь человек с этим согласится. Бомж – это, как правило, вонючее, грязнейшее существо, само себя поставившее в положение бродячего барбоса. Бич же – скорее волк, апостол свободной жизни, прямой наследник гулящего люда прошлых веков, от донских казаков до конквистадоров. Конечно, свою лепту вносила и водочка, и зона, и прочие житейские пакости, но все же главный побудительный стимул здесь – нежелание жить по звонку, аккуратно вносить квартплату и приходить на работу по четкому расписанию». Олег закрыл книжку: |