Книга Банда 4, страница 55 – Виктор Пронин

Вся квартира была в полном смысле слова загажена, и вычищать ее пришлось чуть ли не до рассвета. И только потом Пафнутьев смог прилечь и поспать два часа, да и то он постоянно просыпался, прислушивался к каким-то невнятным звукам, хотя раньше никогда их не замечал. Вика расталкивала Пафнутьева, едва хлопала дверь подъезда, раздавались гудок машины или громкий голос во дворе.

Когда Пафнутьев уже сидел одетый на кухне и пил крепкий чай с лимоном, раздался звонок.

— Звонят! — прошептала Вика, не смея прикоснуться к трубке.

— Надо ответить, — с хмурой рассудительностью проговорил Пафнутьев и, пройдя в комнату, поднял трубку.

Звонил Бевзлин.

— Доброе утро, Павел Николаевич! — раздалось радостное приветствие.

Чувствовалось, что отдохнул Бевзлин куда лучше, чем Пафнутьев. — Как вы себя чувствуете?

— Спасибо, хорошо.

— Извините, что повторяюсь, но мне бы хотелось надеяться, что вы сделали правильные выводы из нашего вчерашнего разговора?

— Можете в этом не сомневаться, Анатолий Матвеевич.

— И в дальнейшем у нас с вами не будет неприятностей?

— Как я могу это обещать... Это не в моей власти.

— Но усилия приложите?

— И в этом не сомневайтесь.

— Знаете, Павел Николаевич, в ваших словах мне все время видится второе дно... Вы отвечаете не только на мои слова, но и еще на какие-то свои мысли...

Вам не кажется?

— Мало ли чего мне кажется... В данный момент мне кажется, что я опаздываю на работу.

— Так есть второе дно?

— И третье тоже.

— Вы шутник, Павел Николаевич!

— Тем и жив.

— Вы заметили, что я ничего не говорю о вашем водителе?

— Заметил.

— Считайте, что его нет.

— В каком смысле?

— В прямом. Я не делаю намеков, не говорю иносказательно, не пытаюсь дать понять, я всегда говорю прямо и открыто.

— Это делает вам честь. А как поживает белый «мерседес»?

— Я вижу, вы тоже не склонны выражаться намеками... «Мерседес» восстановлению не подлежит. А если его и отмоют, то сесть в него я все равно не смогу. Он всегда для меня будет вонять городским говном. До тех пор, пока ваш водитель... Вы меня поняли?

— Да. И после этого запах говна в вашем «мерседесе» исчезнет? Или вы перестанете его замечать?

— Там воцарится другой запах. Более мне приятный.

— Какой, интересно?

— Говно можно смыть только кровью, Павел Николаевич.

— Мысль интересная. Я ее запомню. Похоже, не только говно, но и все остальное вы предпочитаете смывать исключительно кровью.

— Забавное наблюдение, — усмехнулся Бевзлин. — Я как-то не задумывался об этом... Может быть, вы и правы. Знаете, какой вывод я сделал из этой нашей беседы?

— Скажите, пожалуйста, буду премного благодарен.

— Дерзите, Павел Николаевич. Следовательно, урок не усвоили. Проявляете непокорность, оставляете за собой право поступать, как считаете нужным... Кровь играет в ваших жилах, Павел Николаевич?

— Да, пока она еще там.

— Кто? — не понял Бевзлин.

— Кровь.

— А! — Бевзлин рассмеялся. — Шутите? Это хорошо! Прекрасное качество. Павел Николаевич, вы поставили меня в сложное положение... Я не могу жить спокойно в этом городе, пока вы сидите в своем кабинете. И потому вынужден спасаться.

— Хотите написать явку с повинной?

— Чуть попозже, Павел Николаевич, чуть попозже... — голос Бевзлина сделался холодньм, из него исчезли добродушные интонации. — Всего доброго.

— Будьте здоровы, — ответил Пафнутьев. — До скорой встречи, — не удержался он от обычного своего прощания.

И положил трубку.

И вернулся на кухню допивать свой чай.

— Что он сказал? — спросила Вика — она стояла рядом и слушала весь разговор.

— А! — Пафнутьев махнул рукой. — Дурака валял.

Такой разговор состоялся утром, и хмурый, нечесанный Пафнутьев, нависнув над своим столом, медленно перебирая слово за словом, все больше убеждался — схватки не избежать.

— Можно? — в дверь заглянул Андрей.

— Входи. Дома ночуешь?

— А где же еще?

— Завязывай. Сегодня утром звонил Бевзлин... Он сказал, что тебя уже нет.

Кровью, говорит, буду отмывать свой «мерседес».

— Значит, достал я его.

— Да, это тебе удалось. Теперь вот что... Дуй к Овсову, забирай младенца и вези вот по этому адресу, — Пафнутьев набросал на бумажке несколько слов.Спросишь Антонину Ивановну... Ей и вручишь. Бумажку тут же проглоти. Адрес забудь.

— Так круто?

— Видишь ли, охота идет не только за тобой, но и за младенцем... Он может выступить в качестве вещественного доказательства, если ты мне позволишь так выразиться. В нем, в младенце, остались следы предварительной обработки.

— Значит, и на этом зарабатывают...

— И очень неплохо. Если, конечно, удастся переступить через кое-что в себе самом. Товар хорошо сохраняется, причем, с каждым днем цена его растет. Стоит он... Ничего он не стоит. Сообщат матери, что умер ребенок, она поплачет-поплачет да и успокоится. Нового зачнет. А многие мамаши и рады избавиться — эти европейско-американские хмыри с помощью российского телевидения убедили их, что живут они хуже некуда, что ребенка позволить себе не могут. Наши дуры и поверили. Если на Канарские острова поехать она, видите ли, не может, то и ребеночка вырастить ей не под силу. Опять же зеленоглазые телевизионные задрыги об этом талдычат ей с утра до вечера. Ну ничего, помолясь, доберемся и до них, расчистим их вонючие конюшни.

— А почему зеленоглазые? — улыбнулся Андрей.

— От непомерного употребления внутрь долларовых вливаний. Ладно, задача ясна?

— Овсов все знает?

— Он тебя ждет.

— Тогда я уже в дороге, — Андрей направился к двери.

— Постой! — успел крикнуть Пафнутьев. — Значит, так... Готовность номер один. Понял?

— Уже провел мобилизацию, — усмехнулся Андрей.

— Пройди к нашему завхозу, или как он там у нас называется... И получи пистолет. Команду я уже дал.

— Даже так? Вообще-то я противник оружия...

— Давно? — спросил Пафнутьев и уставился на Андрея долгим взглядом.

— Виноват, Павел Николаевич. Намек понял.

— Получи и делай с ним, что хочешь. Я не о тебе думаю, думаю о себе. Я должен знать, что сделал все возможное, чтобы избежать людских и материальных потерь. Вопросы есть?