Книга Банда 5, страница 4 – Виктор Пронин

— От кого — от них? — с запинкой спросил Сысцов, не уверенный, видимо, что правильно понял Пафнутьева.

— От покойников.

— Что же они требуют?

— Возмездия. Всегда они хотят возмездия. Во всяком случае, я их так понимаю.

— Наверно, вы правы, Павел Николаевич, — согласился Сысцов. — Но возмездие нужно и живым. Даже не знаю, кому больше.

— Конечно, живым, — уверенно сказал Пафнутьев. — Тут и думать нечего. Ну ладно, Иван Иванович... Начнем. Скажите мне, наконец, кто это смотрит на меня из этой баночки так пристально и безнадежно? Кто жаждет возмездия скорого и сурового?

Сысцов помолчал, нависнув над столом, подождал, пока пройдет мимо них Вика и скроется в другой комнате, с некоторой опаской бросил взгляд на баночку с глазом, вздохнул...

— Этого человека звали Костя Левтов.

— Что-то знакомое...

— Наверняка вы слышали эту фамилию. Бандит. Авторитет. И по совместительству — моя крыша.

— Кто к кому пришел? — как бы между прочим спросил Пафнутьев, хотя вопрос он задал едва ли не самый главный.

— Он пришел ко мне. Года полтора, может быть даже два года назад. Пришел и сказал, что желает быть моей крышей. Отвертеться не удалось, хотя я и пытался. Однажды средь бела дня взорвалась моя заправочная станция. Он позвонил и сказал, какая будет следующая.

— Помню этот взрыв, — сказал Пафнутьев.

— Я дрогнул и его условия принял. И не жалею. Свои деньги он отрабатывал. На меня пытались наезжать не один раз, предлагали новую крышу. Но это были проблемы Левтова, и он их решал.

— Успешно? — усмехнулся Пафнутьев.

— Он их решал, — повторил Сысцов.

— Много брал?

— Умеренно. Это был здравый, неглупый, неалчный человек.

— Вы уверены, что это его глаз?

— Да. — Не выдержав жутковатого взгляда из банки, Сысцов взял ее и поставил под стол, на пол, чтобы вообще не видеть. — Если бы у него была наколка на руке, мне бы принесли руку. Если бы у него было родимое пятно на ноге, принесли бы ногу. Но у него один глаз был двухцветный, голубой, а на нем рыжее пятнышко... Поэтому принесли глаз. Чтоб я не сомневался. Опустили в банку глаз, залили водкой. Им показалось, что он так дольше сохранится.

— Так там водка? — удивился Пафнутьев. — Надо же... — Он спохватился, понял, что его удивление несколько неуместно. — Как это произошло?

— Приходит в мою контору человек... Этакий маленький, шустрый, чернявенький... Оставляет у секретарши пакет, наказывает, чтобы обязательно передала мне. И уходит. Так эта баночка оказывается у меня на столе. Через некоторое время звонок. «Здравствуйте, я ваша крыша. Получили?» — спрашивает какой-то тип... Ну, и так далее.

— Этот тип звонил вам и раньше? — спросил Пафнутьев почти без вопроса, утвердительно спросил.

— Да, — помявшись, сказал Сысцов. — Предлагал крышу. Я, естественно, отправил его к Левтову. Результат вы знаете. — Сысцов взглянул под стол, где в баночке мерцал глаз.

— У него были люди? — спросил Пафнутьев осторожно.

— Очевидно, своя бригада имелась... Но общался я только с Левтовым.

— Его люди на вас выходили в последние дни?

— Пока нет... Думаю, объявятся. Не могут не объявиться.

— Вчера была расстреляна машина вместе с пассажирами. Японский джип, — как бы между прочим, почти про себя пробормотал Пафнутьев. — Все погибли. Четыре человека. Уж не левтовские ли ребята? — спросил Пафнутьев.

— Не знаю. — Сысцов пожал плечами. — Я общался только с Костей. С Левтовым, — повторил он.

Пафнутьев поставил локти на стол, подпер щеки и уставился в окно. Там на уровне третьего этажа раскачивались верхушки деревьев. Видимо, поднялся ветер. Несколько дней в городе стояла невыносимая жара, и только к вечеру можно было пройтись по улице, подышать, стряхнуть с себя изнуряющий зной. Теперь, похоже, собиралась гроза. Пока Пафнутьев разговаривал с Сысцовым, несколько раз громыхнуло где-то на окраине, потом уже ближе, в комнате потемнело, и вот он увидел, как раскачиваются на ветру верхушки кленов.

— Дождь собирается, — проговорил Пафнутьев.

— Дай Бог. — Сысцов с надеждой обернулся к окну. — Уже нет никаких сил.

— Помнится, на даче у вас было прохладно... Сосны, зелень...

— Какая дача, Павел Николаевич! У меня объявлена боеготовность номер один! Все службы подняты на ноги, никаких отпусков, отгулов!

— Как вы все это понимаете?

— А что тут понимать? Появилась новая банда. Начался передел имущества. Будут еще трупы, Павел Николаевич. Ждите трупов. Какие-то уж больно нетерпеливые ребята... Ждите трупов, — повторил Сысцов.

— А чего их ждать... — Пафнутьев пожал плечами. — Сами приходят. И вот еще что, Иван Иванович... Разговор у нас без протокола, дружеский, поэтому мы можем друг другу сказать немного больше, чем это принято в служебной обстановке... Этот расстрелянный джип, о котором я говорил...

— Хорошо. Так и быть. Скажу... Это Кости Левтова джип. Я уточнил. Его ребята погибли. Остальные легли на дно. Затаились.

— Много их остальных?

— Погибла половина. Примерно. Но эта половина — боевики.

— Так. — Пафнутьев встал, подошел к окну и некоторое время смотрел, как крупные редкие капли били по пыльному стеклу. Капли становились все гуще, напористее, и вот уже хороший сильный дождь хлынул на город. В комнате дохнуло прохладой, свежестью, потянуло сквозняком, и Пафнутьев, закрыв форточку, вернулся в свое кресло. — Как я понимаю, Иван Иванович, вы пришли тайком...

— Ну! Так уж и тайком! — Сысцову, видимо, не понравилось само слово, он уловил в нем что-то для себя унизительное.

— Кто-нибудь знает, что вы здесь?

— Нет.

— Значит, тайком, — решительно сказал Пафнутьев. — И вы не хотите оставить никакого заявления?

— Мне нельзя этого делать. Вы, Павел Николаевич, сами это знаете.

— И в прокуратуру не придете?

— Не приду.

— И не хотите, чтобы о нашей встрече кто-нибудь знал?

— Да, это нежелательно. Жить хочется, Павел Николаевич. Могу сказать больше... Вы единственный человек, которому я все это рассказал. И больше никому. Рассказал независимо от ныне занимаемых должностей, прежних взаимоотношений.

— Почему?

— Оборотней боюсь.

— Вы уверены, что я не оборотень? — усмехнулся Пафнутьев.

— Да. Изредка я поглядываю на вас со стороны, интересуюсь, любопытствую... Не поверите — восхищаюсь... Иногда вы беретесь за очень чреватые дела. Я даже болею за вас, Павел Николаевич. Нет, вы не оборотень. Ко мне стекаются кое-какие сведения о жизни в правовых органах... Вы должны опасаться оборотней. Они есть в вашей среде, и их не так уж мало.