Книга Банда 8, страница 74 – Виктор Пронин

— Это радует, — кивнул Пафнутьев.

— Радует? — опять почему-то удивился Слава, после разговора с Лубовским он как-то изменился и уже не мог слова Пафнутьева слышать и воспринимать. — Это не просто радует, это внушает уверенность в завтрашнем дне, Паша, — проговорил Слава с тяжеловатой назидательностью.

— И опять согласен, — не стал возражать Пафнутьев.

— Вертолет на месте, пилот в полной боевой готовности, после обеда вылетаем, — проговорил Слава, глядя в стол, не мог он восстановить свое благодушное состояние, которое было у него до звонка Лубовского.

— Куда? — спросил Пафнутьев, чтобы совсем уж не молчать.

— Домой, Паша, домой... Сначала в Испанию, материковую Испанию. Потом машиной до Барселоны, а дальше — летайте самолетами «Аэрофлота».

— А погода летная? — недоверчиво спросил Пафнутьев.

— Над всей Испанией безоблачное небо.

— Где-то я слышал эти слова...

— Классика! Хемингуэя читать надо.

— Если слова ему знакомы, значит, читал, — подала наконец голос и Маша — явно в поддержку Пафнутьева.

Слава неодобрительно глянул на нее исподлобья, будто девушка нарушила нечто заранее оговоренное и согласованное. Разговор за столом явно не клеился, все слова казались вымученными, надсадными, и только Пафнутьев выглядел оживленным и чуть ли не веселым.

— Прекрасная погода, не правда ли? — спросил он, когда пауза за столом затянулась до неприличия.

— Я же сказал — безоблачное небо, — пожал плечами Слава, не отрывая взгляда от стола. — Над всей Испанией, — добавил он, чтобы уж знаменитые слова были произнесены полностью. — Пора. Пилот заждался. Да и дорога неблизкая.

— Ну что ж, я готов. — Пафнутьев поднялся. — Доберусь до Москвы — позвоню, доложусь, — сказал он, обращаясь к Маше.

— Буду ждать, — сказала она. — Может, дождусь.

— Ты у меня дождесси! — с дурашливой угрозой проговорил Пафнутьев, но Маша лишь слабо улыбнулась, как можно улыбнуться шутке искренней, но неуместной.

Пилот уже внес дорожную сумку в вертолет, Слава тоже втиснулся в маленький тесноватый салон, Пафнутьев подошел к площадке походкой пружинистой, деловой, будто удалось ему здесь сделать невесть что. А на самом-то деле ничего не сделал, отказался Лубовский отвечать на самые невинные вопросы, правильно, в общем-то, поступил, поскольку любые ответы могли только усугубить его и без того сложное положение.

— Бог даст — увидимся в Москве, — сказала Маша, тоже приблизившись к вертолету.

— Я в этом совершенно уверен! — отчаянно сказал Пафнутьев. — Нам просто никуда от этого не деться!

— Возьми, Паша, на добрую и долгую память. — Маша протянула ему небольшую зажигалку, отделанную перламутром. — Может, сгодится в твоей жизни, полной опасности и риска. — Она опять его предупреждала, опять намекала — будь осторожен, глядишь, с божьей помощью и уцелеешь.

— Ты с нами не летишь?

— А я и не помещусь в эту стрекозу, тебя Слава проводит.

— Слава — надежный человек, — твердо сказал Пафнутьев. — Я вижу, на него можно положиться. Да, Слава?

— И не сомневайся, Паша, все у нас с тобой будет в лучшем виде. Влезай, пора взлетать.

Пафнутьев втиснулся в кабинку, радостно помахал рукой провожающим, которые столпились на площадке горестной толпой, захлопнул дверцу, и машина, прибавив обороты лопастей, взмыла в синее испанское небо.

Сверху остров показался Пафнутьеву совсем небольшим, даже игрушечным, а дом наоборот — выглядел внушительно. Промелькнула последний раз мраморная лестница к морю, сверкнул на солнце золотистый пляж, и вот уже Пафнутьев видел только бескрайнее лазурное море, которое посверкивало на солнце, обещая радость, счастье, любовь — все то, к чему мы постоянно стремимся и чего нам до ужаса, до отчаяния всегда не хватает. А мы продолжаем стремиться, теряя остатки достоинства, остатки жизни и денег. И ничего, ничего, ребята, не добиваемся — разве что мелькнет иногда в толпе хорошая улыбка, да и та не нам предназначена, не нам, не нам...

Потом неожиданно быстро показалось побережье, показался какой-то городишко с красными черепичными крышами, пенистая линия прибоя, мелькнула автомобильная трасса с разноцветными машинами, квадратные шпили храмов. На чужую жизнь Пафнутьев смотрел неотрывно, будто навсегда хотел впитать в себя впечатления от страны далекой и недоступной.

— Ничего страна, да? — обронил наконец Слава единственные за весь полет слова.

— Обалдеть и не встать, — ответил Пафнутьев, мимолетно оглянувшись на попутчика и весело ему подмигнув. Почему-то он был уверен, что только вызывающая беззаботность дает ему шанс спастись, выжить, уцелеть.

— Как-то ты, Паша, выражаешься по-чудному...

— Ты пообщайся с публикой, с которой я общаюсь, — не так заговоришь.

— А Юра вроде того что ничего выражается, можно сказать, интеллигентно.

— Юра — это высший свет, это не мой клиент, для меня он недоступен и неприкосновенен.

— А он вроде говорил, что ты к нему подбираешься? — Слава был явно озадачен словами Пафнутьева.

— Как я могу к нему подбираться, если у него в кабинете портрет президента с личной подписью? Нет, Слава, нет. Мне было поручено задать ему несколько вопросов, он отказался на них отвечать... Может быть, правильно поступил, поскольку его положение не позволяет бросаться словами с такой шелупонью, как я...

— У него другое мнение...

— Разберется. — Пафнутьев махнул рукой и снова уставился на проплывающую под ним Испанию.

Приземлились недалеко от трассы рядом с какой-то забегаловкой. Красивая оказалась забегаловка, ухоженная. Внутри ресторанчик, рядом магазин запчастей, тут же заправочная станция.

— Неплохо, — одобрил Пафнутьев. — Так жить можно.

На стоянке уже ждала машина с водителем. Слава отлучился к нему, о чем-то поговорил по мобильнику — Пафнутьев ждал, что тот обязательно будет звонить, причем именно Лубовскому. Слова, которыми они обменялись со Славой в вертолете, требовали продолжения, разъяснения. Слава вернулся от машины хмурый, из чего Пафнутьев сделал вывод, что все задуманное остается в силе, не удалось ему попудрить мозги Лубовскому, не клюнул тот на его наживку.

Посидели в тени за столиком, выпили по стакану холодного вина, разместились в машине и, не теряя времени, отъехали. Водитель молчал, что было несколько странно, поскольку в Испании, как успел заметить Пафнутьев, люди радушнее и разговорчивее, чем в Москве, они охотно вступают в разговор, охотно смеются, не слишком заботясь о том, чтобы для смеха была какая-то причина.

Произошло еще одно маленькое событие, которое могло бы остаться незамеченным, если бы не напряженность всего утра. Неожиданно на одном из поворотов возникли двое мужчин с небольшими дорожными сумками. Они подняли руки, прося остановиться, подбросить, не оставлять их погибать на солнцепеке.