Онлайн книга «Китайский проезд»
|
– У меня блядский голос, да? Александра промолчала, но ее серые глаза были красноречивей слов. – Все! Поняла! Молчу, как Зоя Космодемьянская! – заявила златозубая «Гундарева». – Слышь, подруга, а ты выпей с нами! А? – и взялась за стакан. – Водки или винца? Чего будешь? – Спасибо, я не пью, – Александра отвернулась, прислонилась головой к холодному иллюминатору и – разом заснула. Как выключилась. Но минут через сорок новый всплеск скандальных голосов буквально вытолкнул ее из сонного омута. – Я взяла твои деньги? Ах ты паразит, тля! Я взяла твои деньги? Александра разлепила глаза. Через два ряда от нее Лэсли тоже срывала с глаз повязку и очумело вертела головой. А посреди прохода, над головами проснувшихся пассажиров высилась, подбоченясь, дебелая «Гундарева» в своем укороченном до ягодиц платье и кричала лысому «Евстигнееву», стоявшему напротив нее в гордой позе Наполеона. – Я взяла твои деньги, сука? – Взяла! – выпятив грудь, говорил он. – Ах ты курва ничтожная! Люди, я украла его деньги? Да я ж тебя к себе и близко не подпустила! Я взяла твои деньги, коммуняга хренов? – Взяла! – упрямо настаивал лысый. – Да я тебя счас размажу! По самолету! – грудью пошла на него златозубая «Гундарева». И левой рукой вдруг схватила его за рубаху так, что пуговицы прыснули в разные стороны, обнажив его синюю застиранную майку. – Я взяла у тебя деньги? Говори, шестерка партийная! Людям скажи! Я взяла у тебя деньги?! – Взяла! – гордо сказал «Евстигнеев». Лэсли в ужасе моргала близорукими глазами, а Патрик, открыв рот, смотрел на эту сцену, как на бродвейский спектакль. – Скотина! Вот те! Правой рукой наотмашь златозубая вдруг так вмазала лысому по лицу, что хлесткое эхо пошло по самолету, пассажиры ахнули, а татарин, сосед Александры, вскочил и с силой вдавил кнопку вызова бортпроводницы. – Я взяла твои деньги? – хрипела блондинка, держа лысого одной рукой за рубаху, а второй, кулаком, била его, как боксерскую грушу, требуя ответа: – Я взяла твои деньги, сволочь? Дело происходило на высоте семь тысяч метров, ровно гудели турбины «ТУ», за иллюминатором было минус сорок семь градусов, а внизу, в разрывах бело-пенной облачности необъятная Россия готовилась к первым демократическим выборам президента. – Взяла, – не сдавался лысый, пытаясь локтями прикрыться от хлестких ударов сибирской продавщицы. – Нет, я не могу! Я не могу так! – закричала та. – Люди, я его счас выкину из самолета! Ах ты, тварь партийная, иди сюда! – и рывком потащила лысого за рубаху вперед, к выходу из самолета, и проволокла так метров восемь, но потом лысый затормозил – он был крупней «Гундаревой» и еще упирался, хватаясь руками за спинки кресел. И тогда она, подскочив, достала правой рукой до редких волос вокруг его лысины и дернула их с такой силой, что клок остался у нее в кулаке. – Я брала твои деньги, тварь? Тут, наконец, прибежали юный стюард и стюардессы. Стюард храбрым петушком ринулся разнимать драку. – Да пошел ты! Пацан! – бабенка отбросила его, как щенка, и снова засадила лысому кулаком в лицо: – Я брала твои деньги? Да я счас убью тебя, сука ты тлетворная! Стюард психанул от обиды и бросился на бабенку всем телом, как вратарь на мяч. Силой этого броска и весом своего тела он сбил ее с ног в кресло и стал пристегивать ремнем. Лэсли достала из своей сумки горсть невросана и передала стюардессам. – It will cool her down… – Это успокоительное, – перевела Александра. Но златозубая в истерике оттолкнула и невросан, и стюардесс, и стюарда и стала вдруг стаскивать с себя платье, открыв синие шелковые рейтузы, а на животе – гармошку самодельного, из бязи, пояса-патронташа. Раньше, во время второй мировой войны, в таких корсетах с брикетами вшитого динамита герои бросались под вражеские танки. Но у златозубой вместо динамита в каждом брикете было, наверное, по лимону, то есть по миллиону рублей, а всего на ее животе было лимонов двенадцать, и Александра подумала, как тяжело теперь иметь деньги – ну как их перевозить? в чемодане? Ведь ни чеков, ни кредитных карточек, как у американцев, у людей нет, и вообще, кто при такой инфляции держит деньги в банке? Стюард и стюардессы натянули на «Гундареву» ее платье, и стюардессы увели ее по проходу к себе, в свой служебный отсек между первым и вторым салоном. Лысый «Евстигнеев» ушел в хвост самолета под руку с юным стюардом. Пассажиры самолета обменялись красноречивыми взглядами и вернулись к своим делам: кто читать «Иностранную литературу», кто дожевывать свои деликатесы. Патрик снова застучал на своем «лаптопе», Лэсли с американским упрямством снова сунула в уши поролоновые пробки и натянула на глаза повязку – «невидимку», и Александра тоже нырнула в свой сон. Тихо было в небесах над Россией, и Александра уснула мгновенно. Но где– то через час -опять грохот, крики, землетрясение. Открыв глаза, Александра увидела отступающего по проходу умытого «Евстигнеева» с гладко зачесанным нимбом оставшихся волос вокруг блестящей лысины и наступающую на него дебелую златозубую блондинку. – Люди! Слушайте его, люди! – кричала она, сияя. – А ты, мерзавец, громче скажи! Громче! Я брала твои деньги, коммунист ты поганый? – Нет, не брала, – лыбился «Евстигнеев». – Громче, падла! Чтоб все слышали! Я украла твои деньги? – Нет, не украла. – Люди, вы слышали? Ты, паскуда, извиняться будешь? – Я извиняюсь. – Нет! Не так! Громче! Ты меня, курвец, на весь самолет позорил! Теперь на весь самолет извиняться будешь! Понял?! – Понял. Я извиняюсь. – Нет, ты туда иди, дальше! – она толкнула его по проходу вглубь самолета и с такой силой, что он чуть не упал. – Стой, тля! Вот здесь! Здесь тоже скажи: я брала твои деньги, сука ты мерзкая? Патрик, ликуя, встал на сиденье – такого накала страстей он не видел даже в Гарлеме! – Да, ладно вам, женщина! – стали вступаться пассажиры за лысого. – Не надо! – сурово отмахнулась от них «Гундарева». – Он, подонок, меня еще в аэропорту ловил! В туалет зазывал! А я его отшила -я ж не блядь, я честная женщина! Ну, сучонок, я брала твои деньги, а? В голос говори, людям! – Не брала, – твердил лысый. – Я извиняюсь. – Он извиняется! Люди, вы слышите? Они теперь все извиняются! Он свой кошелек спьяну под кресло выронил, а на меня попер! – Я извиняюсь. – Да я тя убью, мерзавец! Ты мне ноги целовать будешь! – Буду. – На! Целуй! – Она вдруг подняла свою пудовую ногу, а «Евстигнеев» согнулся, как кронштейн настольной лампы, и чмокнул ее в толстую коленку. |