Книга Неприкасаемый чин, страница 35 – Кирилл Казанцев

— Ферштейн. Цурюк. На хаус, — повторил немец, сразу же поняв, чего от него хотят.

После чего мужик в лыжной шапочке его отпустил. Затем вскинул руку с отставленным указательным пальцем, словно у него в руке был пистолет, прицелился в зеркало и назидательно произнес:

— Бахрушин тоже капут. Пук-пук, — и сделал вид, что стреляет.

Перепуганный Ганс подогнул колени и забился в уголке кабины.

— Ну все. Офидерзейн, — мужик легко ухватился за край открытого люка, также легко подтянулся и исчез.

Панель стала на прежнее место. Минуты через три вновь загудела лебедка. Лифт плавно дошел до восьмого этажа, и створки его открылись. Пошатывающийся Ганс добрался до своего номера и не сразу попал ключом в отверстие замка. Он сел возле городского телефона, отыскал в заламинированном списке номеров телефон вызова полиции, но, немного подумав, решил сперва позвонить своим компаньонам, чтобы посоветоваться. Что-то подсказывало ему, что и с ними сегодня не все в порядке.

Вскоре Мюллер и Халлер сидели в номере. Из лежащего на тумбочке включенного на громкую связь мобильника несся встревоженный голос Эрвина Хаусберга:

— Я встретил жену и сына на вокзале… а таксист завез нас в лес, говорил, будто так короче ехать… а там трое мордоворотов в кожаных куртках… они угрожали нас убить, сказали, чтобы я убирался отсюда… это они хотели взорвать Бахрушина… сказали, что все равно убьют его… я позвонил Анатолию Игоревичу, он мне дал машину со своим шофером… все, мы едем в Москву и первым же самолетом в Мюнхен, или в Берлин, или во Франкфурт, куда будет рейс… Жизнь семьи мне дороже денег.

— Не паникуй, Эрвин, надо подумать, посоветоваться, мы же компаньоны, — попытался урезонить Халлер.

— К черту деньги, не напоминай мне о них. Обещаю, что больше в России меня не увидят.

— Ладно, счастливой дороги, — Феликс отключил телефон. — А ты что про все это думаешь?

— С одной стороны, я думаю так же, как и он, — Ганс кивнул на выключенный мобильник, — с другой — можно попробовать обратиться в полицию.

— Думаешь, это нам как-то поможет?

— Со мной они сработали чисто. В лифте нет камер видеонаблюдения, на теле нет никаких следов насилия. Я не смогу ничего доказать. Но вот в твоем случае…

Халлер подвернул манжеты, осмотрел запястья рук, за которые его держали.

— Тоже. Ни одного синяка нет.

— Но женщина — Алиса. Ее же изнасиловали. Она сможет все подтвердить.

— Ты в этом так уверен? Знаешь, сколько жертв изнасилования не заявляет о преступлении?

— Но можно попытаться. Не будем же мы сидеть сложа руки.

— Слушай, Ганс. Давай лучше выпьем. У меня в номере бутылка хорошего виски есть.

…Через день Бахрушин был на седьмом небе от счастья. Немцы, как любил он выражаться, — дружно «сдриснули».

* * *

Теракт, даже не удавшийся, дело нешуточное. О нем не только судачили в городе, он прибавил дел и правоохранителям. Тем более что покушались на видного человека — самого Бахрушина. То есть пытались подорвать не только самого Анатолия Игоревича, но и устои городской жизни. Ведь все здесь зависело только от него.

Давно не ремонтированная, в выбоинах и лужах улица на окраине города жила своей размеренной жизнью. Теракт, если и коснулся ее, то лишь в том смысле, что прибавил новую тему к обычным разговорам пенсионерок, любящих посидеть на скамейке да поточить лясы. В частном секторе все на виду. Здесь всегда заметят постороннего, а то еще и поинтересуются, кого он ищет, почему здесь оказался. Тут нельзя пройти незамеченным. Десятки глаз наблюдают за тобой, запоминают, что делал, что говорил.

Микроавтобус с тонированными стеклами плавно затормозил прямо перед домом Бабарыкиных. Бабушки на лавке тут же переглянулись. Ведь обычно в гражданских машинах стекла не тонируют. Их подозрения тут же оправдались.

Дверца автобуса слегка отъехала, и из салона на землю ступил участковый. Вид у него был вполне мирный. Папка из кожзаменителя под мышкой. Но бабушек на мякине не проведешь. Просто так участковые не приезжают. К тому же Бабарыкин клиентом правоохранительных органов никогда раньше не являлся. А тут смотри — зачастили к нему.

Участковый-полицейский бросил пару тихих фраз внутрь микроавтобуса. Аккуратно, словно боялся кого-то потревожить, задвинул дверцу. И как показалось пенсионеркам — на цыпочках двинулся к дому. Его не интересовали цветущие розы, буйно вившийся виноград. Правоохранителю на службе не до красот. Он должен думать только о деле. Участковый замер на крыльце, прислушался, затем уверенно постучал в дверь. Вновь превратился в слух. Отыскав звонок, позвонил. И вновь без результата. Но никто не спешил ему открывать.

Другой человек развернулся бы и ушел. Ну нет никого дома или открывать не хотят. Зачем навязываться? Однако служба есть служба. Участковый вытащил из кармана маленький, но мощный фонарик, приложил его к оконному стеклу и посветил внутрь. Таким манером он обошел дом. Наконец вернулся к микроавтобусу и проговорил пару фраз тем, кто находился внутри.

И тут всезнающие пенсионерки не выдержали:

— Уважаемый Петрович, нет Бабарыкиных дома.

— Это точно?

— Точнее не бывает. Сама видела — они с утра ушли.

— Налегке? И отец, и дочь?

— Отчего ж налегке? Чемодан у них с собой был, такой на колесиках. Но Павел его все равно в руках нес. Асфальт у нас тут разбитый, никакие колеса не выдержат.

Участковый уточнил еще некоторые детали. По всему выходило, что Бабарыкины предчувствовали появление полиции, а потому решили заблаговременно смотаться. Это, естественно, настораживало — невиновный человек от полиции бегать не станет.

— Ничего не говорили — типа к родственникам поехали?

— Ничегошеньки. Только махнул рукой, они и пошли. Вон туда! — Старушка указала скрюченным полиартритом пальцем в сторону автобусной остановки.

— А надолго?

— Откуда ж нам знать?

Участковый сомневался недолго. Он исчез в микроавтобусе, после чего появился с двумя крепко сложенными молодыми парнями в штатском. Вместе они и прошли к дому. Один из «штатских», присев на корточки, недолго изучал замочную скважину, а затем, достав связку отмычек, ловко подобрал нужную. «Штатские» исчезли в доме, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Полицейский с серьезным лицом подошел к бабушкам и строго предупредил их:

— Об этих, — он указал большим пальцем через плечо, имея в виду «штатских», — никому и ничего. Тем более если сами Бабарыкины интересоваться будут. Позвонят там или кого пришлют.

— Ну, это понятно. Дело-то, наверное, серьезное. Чего он утворил?

— Сказать сейчас не могу, — участковый глубоко вздохнул — чувствовалось, что ему самому не очень-то приятно принимать во всем этом участие.