Онлайн книга «Конец фильма»
|
— А протяжку делал? — Нет, а зачем? — То-то я чувствую, она руля не слушается. О, и тормоза западают! — Как — западают?! — Не тормозят! Видишь? — Грязнов жал на педаль сцепления. Самохин вытаращил глаза: — Осторожней! Она же новая! А тут светофор переключился на красный. Но Грязнов успел проскочить перекресток перед самым носом у машин. — Не уйдете, гады! — сцепил он зубы. — Во, и руль заклинило! — Как — заклинило?! Вы чего?! Куда?! Зачем?! «Десятка» летела прямо в бок трамваю. — Хана! — обреченно воскликнул Самохин. — Кому хана? — возмутился Денис и сбросил скорость. Он сделал небольшой круг по улицам и вернулся к агентству. Потом они сидели в его кабинете, и Самоха непрерывно пил воду. — Хорошая машина, — меланхолично сказал Грязнов. — С компьютером. — Он что-то усердно писал, мечтательно вскидывая иногда глаза на окно. — Вы зачем это сделали? — почти простонал Самохин. — Месть, — сказал Грязнов, — сладкая месть. Я мстительный, Самоха. Помнишь, как ты над моей «шестеркой» измывался? Мне обе фары пришлось заменить. А тебе — только штаны. А теперь сиди, спецназ хренов. А я к дядьке! На Петровку… Грязнова-старшего над столом не было. — Вячеслав Иванович, — робко позвал Денис. — Дядь Слава! — А? Дениса чуть кондрашка не хватила от окрика за спиной. Но когда он обернулся, то уже всерьез схватился за сердце. Перед ним стоял инопланетянин. Но разговаривал голосом дяди: — А? Как тебе? На генерале был какой-то невообразимый шлем с толстенным стеклом, закрывающим глаза, черная одежда покрыта бляхами, отовсюду торчали кольца, антенны, шарниры, а вместо перчаток то ли ласты, то ли кактусы. — Пистолет при тебе? — спросило чудище. Денис вынул «макаров». — Стреляй! — Инопланетянин выпятил бронированную грудь. — У меня и патронов-то нету. — Эх ты!.. — Инопланетянин грузно протопал к сейфу, достал пистолет, отдал Денису. — Давай прямо сюда, — показал он кактусом на стекло шлема. — Не-не, — попятился Денис. — Ты сначала сними! — Стреляй! — Тогда уж записку оставь: дескать, ухожу из жизни по собственному желанию. — Бюрократ! — разозлился дядька. Он с трудом стянул шлем и упал в кресло, отдуваясь. — Новая форма для ОМОНа. Практически непробиваемая. Сотни испытаний. А ты… — А я с заявлением, дядь Слав. — Я ж говорю — бюрократ! — обрадовался Грязнов-старший. — Какое еще заявление? — Он попытался взять из рук Дениса бумагу, но ластами это было сделать невозможно. Генерал стянул перчатки, вытер пот. — Для зимы хорошо, тепло, — сказал он, надевая очки. Заявление он читал несколько раз с начала до конца, в перерывах между прочтением в очередной раз вскидывал на Дениса удивленные глаза. — Это что значит? спросил наконец. — Заявление, — пожал плечами Грязнов-младший. — «Друга убили, душа отлетела, Помощи ждет очарованный странник. Вот бы и мне…», — прочитал Грязнов-старший вслух. — Да, — сказал Денис, потупясь. — Так! — рубанул рукой Грязнов. — Чего надо? — Там все сказано, впрочем, это штучка для интеллектуалов… — Я тебе пошучу! — Да ясно же, дядь Слав, хочу в милицию. Грязнов задумался. Это выразилось в том, что он с остервенением стал срывать с себя защитную форму. А когда снял, сказал: — Еще чемоданчик с деньгами на тебе висит, следствие не закончено, понял? Еще там могут оказаться твои пальчики, а форму я нашим ребятам возьму обязательно. Что, сильно задницу припекло? Вышел на след? Помощь нужна? — Ага. — Будет тебе помощь. Денис взял со стола пистолет Грязнова и выпустил в лежащий рядом с ним шлем три пули. Грязнов застыл. — Смотри-ка, действительно, — сказал Денис, — непробиваемое! Ксения обняла Антона. Приникла к его груди, сказала покаянно: — Я только сейчас поняла, как я тебя люблю. Я так по тебе тосковала, бедный мой, несчастный, что я с тобой сделала?.. — Это я во всем виноват, я был слепцом, злым и жестоким негодяем. Это мое искупление… — Что ты говоришь? Не говори так, ты меня просто сумасшедше любишь. Любовь все прощает… — Но я убил человека. Друга!.. — Если бы ты не убил его, я бы сама его убила, а заодно и себя. Какая же я была дура, я хотела тебе отомстить. Вот и отомстила, только самой себе… — Я все время думал о тебе. Каждый день, каждый час, все эти долгие годы! — Любимый, ненаглядный мой! — Стоп! Снято! — Вакасян повернулся к Успенской. — Ну как Люда? — Надо бы второй дублик, — сказала Успенская. — Актеры не расходятся, — крикнул Вакасян актрисе, играющей Ксению, и ее партнеру, играющему Антона. — Максим! Где Максим? К режиссеру подошел… Кирилл Медведев. Грязнов даже приподнялся на цыпочки. Но нет, не Кирилл, просто очень похож. Все сценаристы, что ли, такие? Надо же, мистика какая-то. — Макс, меня вот эта фраза корежит. — Какая? — «Это мое искупление». Перебор. — Как раз я и старался, чтобы уйти от бытовухи и вывести на общечеловеческие ценности. Понимаешь, русское кино не может быть без духовки… Варшавский возник возле Грязнова: — А, здравствуйте, Денис, здравствуйте. Видите, снимаем, снова снимаем! Сценариста нашли — классного… Ну, конечно, не Кирилл, но тоже ничего, а, да? Грязнов подошел к Успенской: — Здравствуйте, Людмила Андреевна. — А, явился не запылился. — Операторша задымила папироской. — Как там наш следственный эксперимент? — Туго, пока ничего. Я вот давно хотел спросить, почему вы все время в перчатках. — Миш, — обернулась к режиссеру Успенская, — почему посторонние на площадке? Но Варшавский уже оттаскивал Грязнова в сторонку. — Вы что, вы что?! Ее легче о возрасте спросить! Псориаз у нее, она жутко стесняется. — Ясно, извините, — сказал Грязнов. — А Самулекин, это который? |