Онлайн книга «По агентурным данным»
|
Она чуть нахмурилась… И он узнал ее! Это была та самая женщина, которая так поразила его в день приезда на перроне вокзала. Тогда она была в светлом пальто и шляпке, в туфельках на высоких каблуках и казалась гораздо старше и неприступней — этакая сошедшая с экрана кинозвезда. Сейчас, в спортивной одежде, она выглядела много моложе, видимо, была его сверстницей. И держалась проще, что ли. Хотя ее особенная красота и здесь выделяла ее из толпы. Девушка оторвала от него взгляд, тряхнула кудрями, будто отгоняя некое наваждение, и шагнула к поджидавшим ее ребятам. Они сплели пальцы, она села на импровизированную перекладину, взмах двух пар сильных, мускулистых рук — и девушка буквально взлетела вверх, оказалась в кузове. Парни прыгнули следом. — Все, что ли? — высунулся из кабины водитель. — Все! Трогай, Дмитрич! Затарахтел мотор. «Сейчас они уедут, и я ее больше не увижу, — с отчаянием подумал Чиж. — А ведь это девушка моей мечты!» Девушка его мечты неожиданно обернулась к нему, улыбнулась чудесной, милой улыбкой и протянула руку, приглашая к ним, в их счастливый мир. Грузовик уже набирал обороты, Чиж догнал его в два прыжка, подпрыгнул, ухватившись за борт, подтянулся, перемахнул внутрь и оказался на скамье, рядом с небожи-тельницей. — Меня зовут Максим, — не сводя с нее глаз, проговорил Чиж. — А я Виктория, — весело откликнулась девушка. — А куда вы едете? — спросил Чиж, и ее подружки, сидевшие рядом с ними, наперебой затарахтели: — Мы едем! Не «вы», а мы! — Мы с вами вместе едем! — На стадион! — У нас там репетиция! — Вы что, не слышали про праздник? — У нас здесь через две недели праздник в честь победы! — Сегодня репетиция! — А вы кто? Вы из Львова или проездом? — Ой, какой вы хорошенький. — Товарищ лейтенант, а вы женаты? Или свободны? — Ладно, девчата, хватит вам! Что налетели на человека?! — оборвала их Виктория. И девушки тут же оставили их в покое, принялись обсуждать какого-то худрука Кириченко. — А вас здесь слушаются! — заметил Максим. — Ну. есть немного, — откликнулась Виктория. Кто-то завел песню, и все тут же подхватили. Ветер путался в девичьих волосах, звонкие голоса разносились по улице. Максим Орлов не пел. Он не сводил глаз с Виктории, с Виты — как звали ее на украинский манер. А она смотрела на него. Не смущаясь, не отворачиваясь. Она смотрела и тихо улыбалась, как будто удивляясь чему-то, понятному только ей. И ямочки играли на ее щеках. На стадионе, расположенном на окраине города, действительно шла подготовка к празднику. Группы гимнастов, акробатов, жонглеров сменяли друг друга, подчиняясь голосу маленького толстого человечка, который бегал по полю, отдавал в рупор бесконечные команды, кричал и ругался. — Кто это? — указал на него глазами Максим. — Это худрук Кириченко. Он тут главный, — ответила Вита. — А я думал, самая главная здесь — вы! — В каком то смысле так оно и есть, — рассмеялась девушка. Грузовик подъехал к самому краю поля и остановился. Максим, опережая возможных соперников, перемахнул через борт и протянул руки Виктории. Она легко скользнула в его объятия. Он бережно поставил девушку на землю. И тут же над стадионом грянул марш. — Это в вашу честь, да? — продолжил игру Максим. — Да! Потому что я богиня Победы! — То есть? — Если вы немного подождете вон там, на трибуне, вы все увидите, идет?! — Конечно, идет! — Репетиция займет час, может, два. Подождете? — Я? Конечно, подожду! — А потом я вас найду, идет? — Конечно, идет! — И не кричите так. На нас смотрят, — она стрельнула глазами и убежала за товарищами. Час или два? Да он готов был ждать ее целую вечность. АВГУСТ 1945, Дубровицы Шмаков не спал всю ночь — на всю деревню выла собака тетки Таисии. Смирная псина, и чего развылась? И так-то сон никудышный, проснешься, бывает, среди ночи и до утра глаз не сомкнуть. И мысли лезут всякие. про внучку Аленку — вот ведь детство досталось малой: то немчура хозяйничала, то теперь бандиты всякие в лесах шастают. И за ягодами девчоночку не отпустишь. Шмаков ворочался, присушиваясь к дыханию дочери и внучки. Они спали за занавеской, тихо спали, как ангелы, ей-богу! Хорошая девчоночка, Аленка. Ласковая, смышленая, этакий светлячок в его старости. Всегда за все благодарит. Марья угостит ягодами, всегда спасибо скажет. Да вот, кстати, чего-то и Марья из лесу не вернулась, вспомнил он вдруг. Как уходила она утром в лес с лукошком, он видел, а чтобы вернулась вечером, не припомнит. Может, конечно, вернулась, да и заперлась в хате — с таким-то лицом срамно людям показываться. Ох, и изверг этот Анджей или как его там по правде зовут?. Не верил он, что Марьин хахаль тот, за кого себя выдает. И что бы ни говорила его дочь, а не нравился ему и председатель, Мирослав Иваныч. Чуял он охотничьим своим чутьем, что есть между ними — Анджеем и председателем какая-то связка. Вроде делают вид, что просто знакомы, а порой такими взглядами перебросятся, что сразу ясно — что-то тайное меж ними есть! Может, Анджей этот из «лесных братьев» или «зеленых» — мало ли банд в лесах кружат. Нехорошо это все. Подальше бы обоих из села! Да куда там! Бабы прямо молятся на Мирослава — прямо отец он им родной! И муки даст, и крупы. А откуда берет? Ну, положим, ездит в город, на складе получает, так он говорит. Так что это за склад такой? Вон, кум из другого села в гости заезжал, так подивился. Сказывал, что их председательшу никто никакими продуктами в городе не одаривает. Так что председатель их — темная лошадка. А с кем своими мыслями поделишься? Не с кем. Да и на Анджея этого каждая вторая бабенка заглядывается. Ему только руку протянуть. Тьфу! На Марью бы посмотрели. Да где же она, бедолага? Нехорошо как-то на сердце. И Шарик Таисьин все воет и воет как по покойнику, прости Господи! Дед перекрестился на иконы, не вытерпел, встал, сунул зябкие ноги в валенки и вышел на двор, дошел до Марьиной хаты. Щеколда была закрыта щепкой — то есть, хозяйки дома не было. Едва дождавшись рассвета, Шмаков направился к Швыдкой. — Здорово, Таисия! Чего это псина твоя всю ночь брехала? — Ой, Федорыч, беда у меня, — завыла женщина. — Оксанка вчера в лес ушла, да и не вернулась! — С кем ушла-то? — Да не знаю, не сказывала. Убежала, мол, на часок, за морошкой, еще полудня не было. Ой, горюшко-то какое. |