Книга Вне себя, страница 99 – Василий Головачев

Прохор-11 усилием воли раздвинул стены кельи, и они побежали по бугристому полу тоннеля, который вывел обоих в пещеру с работающим в одну сторону «терминалом прибытия душ».

Посреди неровного зала, из стен которого смотрели глаза собравшихся узников, стоял, озираясь, человек.

И ещё не разглядев его «лица» – ауру, конечно, Прохор понял, кто это.

– Второй?!

– Кто здесь?! – шарахнулся новый узник.

– Угадай с трёх раз, – горько пошутил Прохор-1111.

Нельзя сказать, что Саблин был о себе очень высокого мнения. И всё же, оказавшись в теле «родича», он не смог сдержать удивления.

«Родич», проживающий в числомире под номером девятьсот девяносто девять, не был ни мастером рукопашного боя, ни оперативником спецслужб, ни сотрудником какой-нибудь государственной структуры. Данишор Саблевецкий – так его звали здесь – был криминальным авторитетом по кличке Сабля.

По роду своей деятельности Саблин-11 не был знаком ни с ворами в законе, ни с бандитами, ни с преступниками иного рода, хотя случалось с ними контактировать; бандитам он давал отпор не раз. Теперь же пришлось мириться и с внутренним миром «братца», и с условиями его существования.

Полчаса ушло на ознакомление с базой данных памяти Сабли, дважды отсидевшего в тюрьме за воровство и попытку убийства конкурента.

В настоящее время Данишор Саблевецкий уже ничего не крал и никого не убивал. Из мафиози он «вышел в люди» и стал преуспевающим бизнесменом, а метил попасть не куда-нибудь, а в Государственную думу России. Для чего занялся благотворительностью и даже строил новые дороги на Крайнем Севере, где начали появляться терминалы по отгрузке сжиженного газа и нефти, добытой на шельфе Арктики.

Саблин вздохнул свободнее, образно выражаясь. Использовать «родича»-бандита в благородных целях было бы неприятно. Хотя, с другой стороны, его обширные связи в криминально-чиновничьей среде могли пригодиться.

В момент появления Саблина-11 в пси-сфере Данишора Саблевецкого в мире-999 (на широте Москвы) царил вечер.

Сам Данишор ужинал в роскошном московском ресторане «Якорь» в компании с молодой девицей восточного вида. На ней было обтягивающее вечернее платье со стразами, подчёркивающее достоинства фигуры, в ушах сверкали бриллиантовые серьги, на груди – бриллиантовое колье, и она была очень похожа на известную своими скандалами телеведущую из мира Саблина.

Ничего призрачного или сверхъестественного в интерьере зала Саблин не заметил. Цвет стен зала был перламутровым, люстры казались хрустальными, воздушными, бра со свечами на стенах не дымили, но в воздухе читалась какая-то странная дрожь, подчёркивающая внутренние отличия этого мира от родного мира Саблина.

Разговаривали ужинающие о каких-то яхтах, девица по имени Кисюня хотела яхту с вертолётом и подводной лодкой, а Саблевецкий её отговаривал, упирая на то, что ему как кандидату в депутаты придётся потом отчитываться перед налоговой службой о покупке дорогого имущества.

Послушав эту болтовню, Саблин принялся действовать по разработанному на Алтае плану.

Во-первых, надо было найти носителя для Саблина-2, ждущего известий в теле Семёныча.

Во-вторых, надо было найти носителя для Юстины.

И в-третьих, перед ними стояла задача определить местонахождение Узилища, или, другими словами – найти изолятор, в котором содержали местного Прохора, то есть Прохориила Смирдающего.

Решение первых двух проблем пришло, когда к столику Саблевецкого и Кисюни подошёл молодой человек в строгом коричневом костюме, кремовой рубашке с тонким шнурком галстука и устрашающего вида кроссовках с металлическими заклёпками.

Саблевецкий озадаченно посмотрел на свои ноги и увидел точно такие же кроссовки, разве что ещё более массивные. По-видимому, в этом мире было модно носить такую массивную обувь. Даже у Кисюни на ногах красовались туфли, больше похожие на утюги.

Молодой человек почтительно склонился к уху Данишора и сказал:

– Нас ждут в клубе, босс.

Саблин понял, что это начальник охраны «родича», и оценил его поведение. Парень вполне мог послужить носителем личности Саблина-2. А Кисюня, несмотря на молодость (ей можно было от силы дать двадцать лет), могла стать носителем «души» Юстины.

– Позже, Марик, – ответил Саблевецкий телохранителю, – скажи им, что у меня важное совещание.

Черноволосый Марик кивнул и испарился.

– Спасибо за «важное совещание», милый, – проворковала Кисюня, – ты такой сегодня душка.

Саблин сконцентрировал внимание на подчинении психосоматики Сабли, как учил ДД, и одним мысленно-волевым усилием занял всё сознание «родича».

Данишор Саблевецкий замер, вытаращив глаза.

– Что с тобой? – забеспокоилась собеседница. – Живот схватило?

– Маслина… – проблеял Саблевецкий-Саблин, кивнув на салат с маслинами, – зуб чуть не сломал!

– Сделай им замечание.

– Потом… посиди пару минут, я выйду. Закажи ещё гамырки [16] .

Он вышел из зала, привычно кивнул телохранителям следовать за ним. В небольшом холле ресторана с массивными белыми колоннами и чёрным мраморным полом он сказал Марику:

– Съезди на Ордынку, дом семь, квартира три, спросишь Николая Борисовича, скажешь – от ДБ, он передаст тебе коробочку, ты привезёшь её мне. Потеряешь… – Сабля уткнул палец в лоб телохранителя.

– Босс! – клятвенно прижал руки к груди Марик.

– Иди. – Саблевецкий привычно полез было в карман бежевого пиджака за мобильным телефоном, но вовремя сориентировался, выудив из памяти «родича» сведения о здешней мобильной технике: сотовые телефоны в этом мире давно объединились с наручными часами и навигаторами в единое целое.

Дотронувшись до обода часов, усыпанных стразами (а может быть, и бриллиантами, во всяком случае, такие часы Саблин видел впервые), он потыкал пальцем в световую клавиатуру, набрал указанный Валентином Дмитриевичем (реально – ДД) номер.

– Николай Борисович?

– Да, слушаю, – ответил старческий голос, – кто говорит?

– Я от ДБ, он просил заехать к вам и забрать одну вещь.

– Вы должны назвать…

– Пароль «три девятки».

– Приезжайте. Как вы выглядите?

Саблин описал внешность Марика.

– Хорошо, жду.

Саблевецкий вернулся в ресторан.

– Всё в порядке? – полюбопытствовала Кисюня.

– Нормалёк.

– Я заказала «Ландау» двенадцатого года.

Саблин не разбирался в сортах вина ни дома, ни тем более в чужом мире, поэтому промолчал.