Онлайн книга «Кто есть кто»
|
– Поищи, конечно… Только тут больше нет никого. Одни чеченцы. А они больше по автоматическому оружию… – Мужик отвернулся и полез в кабину. – Постой, – вдруг осенило Яшу. – А трактор это чей? – Знамо дело, мой. – Он присел на подножку и принялся сворачивать самокрутку, набивая ее табаком прямо из кармана, пополам с землей и крошками. – А мог бы ты отвезти мою машину, скажем, до ближайшего города, где есть нормальная мастерская? – Отчего же не отвезти. Могу. – …А до Москвы? – обнаглел Яша. – Могу и до Москвы, – удивительно легко согласился тракторист, выпуская дым через нос. – Я сейчас свободен. – А чем вообще занимаешься? – Яша тоже присел: стоять, не раскачиваясь, было тяжело, а при малейшем движении поташнивало. – Бомжую. – И давно? – Да года два… – А до того чем занимался? Мужик дососал самокрутку, раздавил каблуком окурок и деловито поднялся. – Хорош трепаться, до Москвы путь не близкий. Тебя как звать, кого мне в Москве спросить-то? – Яков. Пенкин. – Михалыч. Баленков. Егор… в смысле Егор Михалыч… – исчерпывающе отрекомендовался тракторист и потер отсутствующий глаз. – А не пропьешь агрегат по дороге? – Помоги лучше, – ушел от ответа Михалыч и полез в кузов к лебедке. Вдруг где-то вдалеке что-то протяжно ухнуло. Потом километрах в двух к западу в небо взметнулся столб огня. Рвануло так, что задребезжали и посыпались стекла в домах. На месте взрыва заклубился жирный черный дым. – На Насосной опять чего-то не поделили, – спокойно объяснил Михалыч, продолжая работу. Яша почувствовал запах сенсации, а заодно и славы. Пока еще его коллеги доберутся сюда из корпункта в Грозном. А он имеет реальный шанс стать очевидцем и репортером в одном лице. И Яша помчался к эпицентру событий. Однако, пробежав шагов десять, вернулся: – Ты тут сам заканчивай. Доберешься до МКАД по Варшавскому шоссе, я тебя найду. Некогда мне, репортер я, понимаешь, а там взрыв. Без меня никак не обойдутся, – и, не дожидаясь ответа, зайцем поскакал по кочкам. Но к его величайшему удивлению, его опередили. Утопая в чаду, ребята с ОРТ уже выгружались с камерами из фургона. – Вы когда успели? – возмутился Яша. Его узнали, и оператор охотно объяснил: – Мы еще утром приехали. Тут стрельба была. Снять-то мы ничего не успели, а вот корреспондента нашего подстрелили. Придется теперь только картинку гнать без комментария. – Дай я скажу, – предложил Яша. – Ты ж оператор. – Дык не машинного доения, журналист же, мать его, – досадливо поморщился Яша, обиженный недоверием коллеги, и, схватив микрофон, сделал скорбно-сопереживательное лицо. – Поехали. Заработала камера. Яша начал говорить, не совсем отдавая себе отчет в том, что именно он говорит. Но слова лились как бы сами собой, практически независимо от сознания, и по потеплевшему взгляду оператора, по поднятому вверх большому пальцу Яша понял, что все идет нормально. – …По словам местных, то есть чеченских, специалистов, сгорело около тысячи тонн нефти… И тут Яша вспомнил все. Абсолютно внезапно он осознал, почему ему снились стеклянные глаза и деньги и, главное, почему ему вдруг захотелось в Лихтенштейн. Яша возвращался в Москву вместе со съемочной группой ОРТ. На него вначале очень оскорбились за неадекватное поведение перед камерой, а также за то, что в порыве вдохновения он, оказывается, перепутал половину названий. Но, прослушав душещипательный рассказ о его мытарствах в чеченском плену, сразу простили и пытались поить водкой. Яша, ссылаясь на ослабленное в плену здоровье, практически не пил: голова должна оставаться свежей. Он обязан убедиться, что все всплывшее накануне из глубин памяти не бред зеленой кобылы, а достоверная информация. В ту ночь, когда он состязался с Назаром, в той же комнате между хозяевами-чеченцами произошел любопытнейший разговор. Яша, разумеется, выглядел, как бревно, и потому на него не обращали внимания, кроме того, говорили по-чеченски. Однако какая-то часть воспаленного Яшиного мозга бодрствовала, и, видимо, в этой же части сосредоточились его немалые познания в чеченском языке. Теперь, чтобы ничего не напутать, Яша пытался вспомнить все, что он слышал, но всплывали только обрывки фраз: «Мажидов украл деньги у народа и Джохара…» «У Мажидова стеклянный глаз…» «Много миллионов лежат в Лихтенштейне…» «Глаз – это ключ к сокровищам…» «Мажидов – предатель…» «Собаке собачья смерть…» «Аллах велик…» «Джохар отец…» «Бисмиллах…» «Аллах акбар…» Впрочем, последние утверждения вряд ли имеют отношение к делу. Мажидова Яша знал. Тот был влиятельным полевым командиром из ближайшего окружения Дудаева и, судя по всему, погиб вместе с Джохаром. Но до того он украл много миллионов «зеленых» денег и положил их в Лихтенштейнский банк. Мажидов, как многие великие полководцы, был одноглазым, и каким-то образом его стеклянный глаз открывает доступ к сейфу или счету. Но Мажидов погиб, и миллионы теперь ничьи. Яша даже вспотел от напряженной умственной работы. Ясно одно – он стал обладателем ключа от квартиры, где деньги лежат. И было бы неразумно им не воспользоваться. Она просидела в одиночке двое суток. Затем ее снова перевели в шестнадцатую камеру. Вера потеряла в темноте счет времени. Ей все время было холодно, бил озноб, раскалывалась голова, саднило в горле. Попав в нагретый, влажный воздух общей камеры, в первую минуту она почувствовала себя счастливой. Оглядевшись по сторонам, Вера выбрала из общей массы заключенных женщину лет сорока, с более-менее внушающим доверие лицом. Она сидела, по-турецки поджав под себя ноги, и с отрешенным видом вязала на спичках вместо спиц что-то из розовой шерсти. Шерстяной пуловер с одним распущенным рукавом, послуживший, видимо, источником нитей, валялся у нее в ногах. Вера подошла поближе и спросила у нее: – Простите, какое сегодня число? Женщина подняла глаза и посмотрела на Веру. – Двадцатое. – Двадцатое марта? Она кивнула. Вера вспомнила про свое лицо и спросила, не найдется ли у нее зеркальце? Но женщина отрицательно покачала головой: – Зеркало не разрешается иметь. Отбирают. У Веры хватило сил удивиться: почему? – Не знаю. Может, боятся, что с его помощью просигналить можно морзянкой на улицу или кому горло перережут. Или себе вены, – пожала плечами собеседница, настороженно глядя на Веру. |