Онлайн книга «Степень покорности»
|
– Знамо дело, посидит, – согласилась покладистая баба, доставая из кармана связку ржавых ключей. В подвале было темно. – Куда идти? – растерялся Степан, вглядываясь вперед. – Иди на меня, – раздался слева голос Ваньки. – Может, свечку зажечь? – спросил Степан. – Ничего, скоро глаза привыкнут, – пообещал Шурик. – Это только первые пять лет темно кажется. Ванька злорадно заржал. Баба наверху захлопнула дверцу. Загрохотал засов, скрипнул ключ в замке. – Да вы чего, ребята? – попятился испуганный Степан. – Шутка, – хлопнул его по плечу Шурик. – Не пугайся. Конечно, никто с тобой тут сидеть пять лет не собирается. Так, немножко потолкуем… В руке Ваньки вспыхнул луч фонарика – высветил лавку у земляной стены, потом низкий свод потолка и уперся в лицо зажмурившегося Степана. – Не жмурься, – строго произнес Ванька. – Сядь на лавку. И жди. – Чего? – жалобно спросил Степан. – Неужели вы из-за мелочи, из-за каких-то двух сотен рублей готовы грех на душу взять? – Дурак ты, парень, – крякнул с досадой Шурик. – Мы тебя сюда заманили. И никакой тут простокваши, никаких денег… – Зачем заманили? – Степан рукой прикрыл глаза от света. – Вань, побереги батарейки, – приказал Шурик. Снова стало темно. – Зачем? – спросил Степан. – Может, его прибить маленько? – предложил Ванька. – Чтоб был потише, а то лезет с разными вопросами. – Будешь рыпаться, – грозно предупредил Шурик, – прибьем до состояния «абсолютной покорности». Сечешь, падла? – Не понимаю, за что? – недоумевал Степан. – Не успели подготовиться к твоей встрече. Ты же должен был только завтра утром приехать? – проговорил Ванька. – Торопился, билеты специально поменял, – пояснил Степан. – Чтоб пораньше к Солнцу… Доложиться, как положено. – Он и так все знает. Ему уже позвонили. – Что-то не так? – Да все так! Что ты ноешь? Шурик, давай я ему все-таки врежу от души! – А пакет? – наивно спросил Степа. – Мне же надо передать! – Там пучок нарезанной бумаги, – объяснил Шурик. – Кукла. – Это вы меня из-за Антонины? – Да заткнись ты! – вспылил Ванька. – Шурик, этому пацану надо врезать! Он иначе не замолчит. – Промахнешься в темноте, – предположил Шурик. Снова вспыхнул луч фонарика – прямо в глаза Степана. Он не успел закрыться рукой – Ванька наотмашь вмазал кулаком… Всю неделю Антонина провела в полном одиночестве и взаперти. Неизвестность мучила ее, а страх не давал спать по ночам. Раз в день ей приносили сырые немытые овощи – морковь, свеклу, капусту – и ведро воды. Она пыталась выяснить судьбу Степана, угрожала милицией, просила о милосердии и помощи… Никто не отвечал на ее вопросы, не вступал в разговоры. Она сутками напролет плакала, уткнувшись лицом в ком тряпок, служивших ей подушкой. Выдумывала фантастические планы побега. «Вот, – думала она, – хорошо бы часовые вздремнули, а засов я бы немного подтолкнула палочкой… Он бы упал. Я бы тихонько выбралась. В деревне взяла свою машину, доехала бы до первого же отделения милиции… И там все бы им рассказала! Вот они бы… Тогда я бы и Степана нашла. Куда они его дели? Что с ним случилось? Ведь не мог же он меня тут одну бросить? С ним что-то страшное… Боже мой! Как ему помочь?» Голова от напряжения, от голода и постоянного стресса превратилась, казалось, в один сгусток боли. И так день за днем… Дверь ее убогой лачужки распахнулась поздней ночью накануне ожидаемого приезда Степана. Два черных служителя и три костлявые тетки в белых балахонах молча отвели ее на берег пруда и заставили раздеться догола. Потом тетки провели ее в воду, ополоснули и вывели на берег. – Не воняет? – спросил один из черных. – Пока нет, – сострила тетка. – Пошли. – Черные повели ее обратно в колонию. Антонине показалось особенно странным и пугающим то, что в лесу не щебетали птицы. Не свиристели сверчки. Этой ночью и в колонии была могильная тишина. Ни шепота, ни звука, ни малейшего огонька. Дверь дома со скрипом отворилась. Тетки бесцеремонно пихнули Антонину вперед – в бездну мрака и ужаса… За ней вошли черные. Кто-то взял ее за руку и повел по ступеням на второй этаж. «К Солнцу ведут, – догадалась Антонина, и сердце ее сжалось в твердый комочек. – А если я его задушу? У меня хватит сил. Мы же будем одни! Он не сможет сопротивляться… Хотя говорят, что он невероятно силен…» – Проходи. – Перед Антониной открылась дверь. В большой просторной комнате горели свечи в высоких канделябрах. Стены, почти невидимая мебель, стол – все было укрыто черным бархатом. Казалось, что это в ночном бездонном небе парят огоньки свечей, поблескивает серебро столовых приборов, цветные узоры фарфоровых тарелок, хрусталь бокалов. И розы… Алые розы с капельками росы на лепестках… – Проходи, – раздался рокочущий бас Минаева. – Сегодня я долго думал о тебе. Снова и снова я думаю о тебе. И никак не могу решиться на неминуемый поступок. Самого Минаева нигде не было видно. «Будет играть, – определила Антонина, – как кошка с мышкой. Вот, оказывается, что ему нужно… Ничего удивительного. Это можно было предположить. Посмотрим, что будет дальше». – Не удивляйся. – В комнату вплыла фигура Солнца. Минаев был одет в бархатный балахон, и его не было видно. – Это великолепие не для тебя. Я никак не хотел произвести на тебя впечатление. Просто я так живу. Мне так приятнее. Я ничего не хочу скрывать от тебя. Ведь ты умная женщина и все понимаешь. Зачем эти утайки? – Где Степан? – отважно спросила Антонина, оглядываясь. Входную дверь, в которую вошла, она бы уже не нашла в складках черного бархата. – Степан поехал в экспедицию. К жаркому солнцу. Ему нужно проветриться. Да и мы… Уже давно планировали эту поездку для него. Пора мальчику становиться мужчиной. Пора ответственно относиться к делу. Пора совершать важные и нужные поступки. Мне кажется, вы того же мнения? – Безусловно, – подтвердила Антонина. – Но взялись, так сказать, с другой стороны, – усмехнулся Солнце, – ученый… Психолог. Изучаешь нас, значит, как подопытных кроликов… – Каждому свое, – проговорила гостья. – Если бы так, – хозяин горестно вздохнул, выказывая скорбь по несовершенствам мироздания. – Но ведь не получается! Не может народ чинно и благородно отдавать кесарю кесарево, а Богу – богово. У нас все через край! Уж если любовь, то до гроба! Да так, чтоб кости трещали! Разве вы любите вашего бедного мальчика по-другому? Разве вы не готовы ради него взойти на костер? |