Онлайн книга «Возвращение в Сокольники»
|
– Ну докладывай, – сказал Турецкий, легко включая двигатель. – Он в самом деле стриженый, вы оказались правы. Похож на такого же, какого мы с вами вчера уделали возле «осла». Но не он. – Прекрасно. Пять тебе за практическую работу, Максим. Достань-ка из моей куртки «мобилу». Максим перегнулся назад и протянул Турецкому телефонную трубку. Александр Борисович набрал номер Грязнова: – Друг мой Вячеслав! Доброе утро. Ты на службе? – А куда звонишь? А! – спохватился Грязнов. – Извини, я не сообразил, ты ж не на служебный. Чего случилось? – Можешь сделать приятное своему старому товарищу? – Тебе, что ль? – Мне. Вычисли-ка, кому принадлежит бежевый «фольксваген-пассат» номер… диктуй, практикант! – А ты чего, не один? – Как видишь. Записывай. «Эр, триста семьдесят девять, зэ, а, семьдесят семь, ю». – А на фиг тебе это? – Да вот катается за мной с самого утра, понимаешь. Умный! Знание предмета демонстрирует. Внаглую. – А ты где? – На подъезде к Дмитровке. У Столешникова. – Ну давай, я тебе в кабинет перезвоню… Это «давай» растянулось на добрый час. Турецкий с Петлицыным успели изучить задание Меркулова, которое, в сущности, оказалось не очень сложным, отметили те дела, которые надо будет просмотреть в первую очередь, и только тогда раздался телефонный звонок от Грязнова. – Это я, не устал ждать, Саня? – Вячеслав Иванович говорил громко, поэтому можно было не включать «громкую связь», практикант и так все слышал. – Ну слушай… Погоди, а ты сам что думаешь? – Какая тебе разница? Говори, я не из боязливых, а кто висел – гэбэ или какая-нибудь иная контора, мне без разницы. – Значит, твой автомобильчик с указанным номером принадлежит некоему Михаилу Петровичу Костикову, проживающему по адресу… Пардон, проживавшему! Лобненская, дом двенадцать, квартира сорок шесть. Почему проживал, спросишь? – Пожалуй, нет. Где похоронен? Турецкий взглянул на Максима и увидел, как в глазах у практиканта вспыхнул поистине феерический свет. – Умница, Саня. Новокунцевское кладбище, сектор «вэ». Рядом с законной своей бывшей супругой Костиковой Татьяной Леонидовной. Вопросы еще есть? – Вопросов нет, – кратко резюмировал Турецкий. – Благодарю за службу, мой генерал! – Рад стараться. Но ты постарайся быть поосторожней. К Дениске заскочи. – Вот об этом я и подумал. Спасибо. – Так нет больше вопросов? Точно знаешь? – почему-то настаивал Вячеслав. – Чувствую, что они есть у тебя. Так не темни, давай. – Да нет, у меня даже и не вопрос, а так… Я с утра Дениске сам звонил. Напомни мне, говорю, как это звучит? Насчет ушей, ага? Ну он полез в словарь и нашел, чего я просил. – О чем ты, не понимаю? – Господи, да чего ж тут непонятного-то? Я говорю: смысл точный какой у фразы «уши дохлого осла»? Он и говорит: это когда ничего скрыть невозможно, даже если сам осел уже и дохлый. Сечешь, Саня? «Так… – сказал себе Турецкий, стараясь не выдать перед лицом практиканта собственной растерянности. – Значит, следят, сукины дети… И еще издеваются…» – Все сказал? Или еще хочешь? Вероятно, тон Турецкого образумил Грязнова. – Да ты чего, Сань? – обеспокоенно сказал он. – Я тебя разве чем нечаянно обидел? Я ж ведь не в переносном, я в самом прямом смысле. И про осла, а ты чего, на свой счет, что ли? Ну ты даешь, Сань! – А при чем здесь – дохлый? – Ну так есть же что-то вроде пословицы, мол, не скрыть, понимаешь? А это можно отнести буквально к любому явлению нашей жизни, Сань! Так что ты зря, старик. Кстати, напоминаю: завтра большой обмыв. Ну ладно, а к Дениске ты все же загляни. Мне тоже не нравится, когда они работают чисто. В смысле получше нас. Так не забудь про пятницу!… В трубке послышались короткие гудки. Турецкий положил ее на место и мрачно раздумывал, ощущая всей кожей взгляд практиканта и стыдясь отчего-то поднять на него глаза. – Да… Такие дела. Максим… Ты понял? Или имеются дополнительные вопросы? – Вы полагаете, что это все-таки связано со вчерашним? – с тревогой спросил тот. – Версий у нас с тобой может быть великое множество. Поэтому и такая не исключена. И это лишний раз доказывает, что наш архив на определенное время будет лучшим местом, где ты сможешь проявить максимум своих способностей. Смотри, как любопытно получилось? Максим и… максимум! В этом что-то есть, не спорь. Определенная, что ли, магия… Ну а теперь выбрось из головы все, что ты услышал сегодня, и пойдем, я тебя познакомлю с начальником и живой легендой нашего архива… Заведующий архивом старенький Георгий Суренович Мирзоян, которого Турецкий, естественно, давно знал, дал им ключи от нескольких комнат, проводил, объясняя, какой и что открывает, а сам снова ушел к своему столу у двери, где он решал кроссворды. Он был страстным кроссвордистом, благо архивная обстановка располагала к тому. Он покупал несколько десятков изданий, где были только кроссворды, и довольно шустро справлялся с ними. Он явно скучал в свои годы, Георгий Суренович. На столе, под зеленой лампой, лежала стопка таких изданий, и сидел сам Георгий Суренович с карандашом в руке. Он использовал карандаш, это было удобно. Когда он ошибался и вписывал в клетки не то слово, он легко стирал резинкой ошибочную надпись. Возле его стола были также стеллажи с книгами, перенесенные сюда когда-то из библиотеки прокуратуры. На стеллажах стояли все тома Советской энциклопедии, в которую Георгий Суренович постоянно заглядывал. Однажды Турецкий короткое время проработал здесь. И уже с первых часов работы он понял, что Георгий Суренович не даст ему покоя. Привыкший к одиночеству и тишине, Георгий Суренович был тем не менее рад любому гостю. Он шел искать Турецкого с кроссвордом в руке и кричал ему издалека: – Александр Борисович! Ау! – Я здесь, – вздыхал Турецкий из своего угла. – Где – здесь? – допытывался Георгий Суренович. – Не знаю, – честно отвечал Турецкий, потому что и сам путался в сложных проходах архивного лабиринта. Но опытный Георгий Суренович, хромая, – он попал несколько лет тому назад в автокатастрофу – среди всего этого бумажного хлама быстро находил его. – Александр Борисович, – говорил он. – Не подскажете: столица Кот-д'Ивуара? Семь букв. – Не знаю, – честно отвечал Турецкий. – Жаль, – грустно улыбался Георгий Суренович. Он стоял на пороге комнаты в помятой зеленой рубашке, и Турецкому становилось жаль старика. |