Книга Волга впадает в Гудзон, страница 53 – Фридрих Незнанский

— Историю с переодеванием… То есть с гримом. Ну и арест менеджера клуба, отбывшего в отпуск, на Мальдивах…

Турецкий немного подумал, прежде чем ответить.

— Давай сделаем так: этот псевдобольной Сибиркин у нас сегодня, если не ошибаюсь, вызван на четырнадцать тридцать?

Владимир кивнул.

— Послушаем, какую сказку он расскажет на этот раз, а там и решим. Возможно, обойдемся для Штатов его показаниями.

За то время, что Дубинский не имел чести видеть Гордея Васильевича Сибиркина, директор клуба заметно похудел, однако в кабинет Александра Борисовича вошел куда решительнее, чем можно было ожидать: именно выражение решимости читалось на его бледной, действительно болезненной физиономии.

«Наверняка об аресте Шварца уже знает, — усмехнулся про себя Владимир, — оттого и осмелел… Ну-ну!..»

Турецкий окинул Сибиркина быстрым внимательным взглядом и молча указал ему на стул: допрос по договоренности с Дубинским собирался на этот раз вести он.

— Как себя чувствуете, Гордей Васильевич? — поинтересовался следователь довольно сухо.

— Спасибо, мне значительно лучше…

— Очень хорошо. — Александр Борисович раскрыл папку с делом на нужной странице. — Мы с вами давно не общались, вам напомнить ваши предыдущие показания?

— Нет! — В глазах директора мелькнуло отчаяние. — Лучше их… выбросить!

Турецкий округлил брови и иронично посмотрел на Сибиркина поверх очков:

— Да что вы, Гордей Васильевич?! Это же официальный документ, а вы вдруг — выбросить… С чего бы это?..

— Я… Я все расскажу! — Директор тяжело сглотнул, мотнул головой и действительно заговорил, почти тараторя. — Поймите меня, я был запуган этим бандитом, затравлен… Я боялся, да! И не стыжусь, что боялся, каждый боится за свою жизнь!

— Конечно-конечно, — согласился Александр Борисович самым что ни на есть сочувственным тоном. — Так что же вы хотели сказать по сути данных вами показаний?

— Я… Я сказал в прошлый раз неправду! — выпалил Сибиркин и на мгновение прикрыл глаза. — Никакого менеджера Григорьева на самом деле не было, это был он — Шварц. Я его сам в первый раз не узнал в парике, с бровями и усами!

— С бровями? — не удержался Дубинский.

— Ну да… Брови налепил новые, цвет глаз поменял. Словом, совсем другая физиономия! А потом… потом он меня… Он мне… Он сказал, что, если я открою свою пасть — так и сказал «пасть», мне не жить.

На последних словах голос Гордея Васильевича сорвался до сипа. Он откашлялся и продолжил:

— Он… Это он велел мне отправить нашего менеджера в отпуск, денег ему дал, я не знаю сколько, но тот был доволен, поехал с семьей. А себя велел оформить на его место временно, и документы были, наверное подложные. Я так думаю.

— И вы на это пошли, — констатировал очевидный факт Турецкий. — Теперь, пожалуйста, подробнее о событиях того вечера, когда было совершено покушение на Мансурова. Надеюсь, на сей раз вы скажете правду.

— Чистую правду! — горячо заверил его Сибиркин. — Мы приехали втроем с этим парнем, поначалу все так и было — он представил мне его как родственника, и я высадил их позади клуба, сам поехал на парковку. Клянусь вам, я понятия не имел, что они задумали!

— Давайте перейдем к вечеру того дня.

— Да, к вечеру… На встрече он поначалу точно был, я его видел в зале…

— В гриме?

Сибиркин кивнул.

— Потом я не заметил, когда он поднялся и ушел за кулисы. За кулисы можно прямо из зала попасть, а иначе никак, в тот вечер все было заперто. Но я не видел, клянусь, когда он это сделал! Потом… Да, потом, когда встреча закончилась, Мансуров со своим помощником и охраной какое-то время оставались на сцене, ждали, пока все покинут клуб… так положено, понимаете?

Александр Борисович кивнул.

— Я, помнится, предложил покойному Ренату Георгиевичу отужинать у нас, но он отказался. Тут меня и окликнул Аркадий, из-за кулис, уже в натуральном своем виде, без грима. Я едва на ногах устоял, когда обнаружил это… это преображение! Даже плохо помню, что он тогда говорил, только в машине, когда мы ушли из клуба, сообразил, что нужно ехать насчет выставки, встреча назначена.

— Странно, — произнес Турецкий, — странно, что никто из ваших сотрудников ничего не заподозрил, не узнал его хотя бы по голосу.

— Это как раз нестранно, — покачал головой директор. — Шварц, кроме старшего менеджера и меня, по-настоящему ни с кем в клубе не общался. Он… Ну он был человеком такого уровня, представлял Голубинскую, у которой сорок три процента акций — больше всех. Кроме того, он у нас редко бывал. А внешне — говорю вам, в первый раз я сам его не узнал. Я доскажу: в машине и потом, когда мы вышли от устроителей выставки, он мне грозил еще трижды!

Александр Борисович кивнул и выключил записывающую аппаратуру.

— Надеюсь, — усмехнулся он, вновь глянув на Сибиркина поверх очков, — на сей раз вы не станете отказываться от показаний, скажем, через недельку?

— Боже упаси! — выдохнул Сибиркин. — Клянусь вам, на сей раз каждое мое слово правда… Чистая правда!

Оставшись один, Турецкий расслабленно откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Усталость навалилась внезапно, и так же внезапно засосало где-то в области сердца. А ведь сегодня ему еще предстояло совместно с Валерием Померанцевым провести очень важный — во всяком случае, он мог оказаться очень важным — опрос близкого приятеля так и не объявившегося Шурика — жителя соседней с Калениками Ивановки Алексея Турчинкина. А до этого он собирался внимательнейшим образом изучить всю информацию о неком отставном майоре Карпухине, которую удалось раздобыть по официальным каналам. Пока что было известно, что Игорь Владимирович Карпухин возглавляет на сегодняшний день то самое общественное офицерское объединение «Россия», о котором гуляли столь неоднозначные слухи.

Словом, как всегда, день Турецкого был расписан едва ли не по минутам, и внезапная слабость, охватившая его, этим расписанием не предусматривалась…

Он открыл глаза, воровато покосился на входную дверь своего кабинета и торопливо выдвинул нижний ящик стола. Извлекая оттуда упаковку когда-то подаренных ему американскими коллегами «пилюль бодрости», заключенных в нарядные коричнево-белые полосатые капсулы, Александр Борисович дал себе страшную клятву:

— В последний раз. Честное слово, глотаю эту гадость в последний раз!

Спустя несколько минут он уже полностью углубился в бумаги, часть из которых ему привез лично Иван Степанович Кирилин, заявившийся к тому же с извинениями за то, что слово, данное на пикнике, сдержать пока не может. Кирилин позвонил и заехал в Генпрокуратуру накануне, сразу после обеда. Прежде всего выложил перед Турецким упомянутые документы и сразу же приступил к извинениям. Аргументы генерала показались Александру Борисовичу достаточно вескими, и настаивать на озвучивании фамилии неизвестного собеседника Вагина он пока не стал.