Книга Жестокая схватка, страница 19 – Фридрих Незнанский

Но самое главное — он так и не смог привыкнуть к тому, чем сам занимался последние несколько лет своей жизни.

…«Петр Алексеевич… — скептически подумал он. — Вот так-то учителя средней школы деревни Тучково! Могло ли прийти вам в голову, что хулигана Петю Бойкова станут величать Петром Алексеевичем? Прямо как царя-батюшку. Могли вы представить, что у него будет собственный ресторан?»

Он снова налил рюмку и выпил залпом.

«Не могли!»

Бойков посмотрел на висящую на стене картину, выполненную в стиле передвижников.

Классический русский пейзаж с полем, дорогой, чернеющим вдалеке лесом. Пара ворон или каких-то других птиц кружила на самом горизонте. Солнца не было, отчего вся картина выглядела унылой, как и вся российская действительность.

Судя по времени года, это была ранняя осень. Таких пейзажей полно в России. Последняя воинская часть, в которой служил Бойков, была окружена именно таким пейзажем.

Но это было уже очень давно. И тогда тоже стояла осень…

В том, девяносто третьем, году жизнь была совсем другой. Весь год страну лихорадило, никто не знал, что будет дальше. Противостояние президента и оппозиции, знаменитости минувшей эпохи, ушедшие в небытие, — Руслан Хазбулатов, Александр Руцкой, Альберт Макашов… Знали ли они сами тогда, во что ввязывались?

Армию лихорадило точно так же. Офицерский состав разделился на две части. Одни поддерживали президента, другие, в том числе и капитан Петр Бойков, открыто высказывали свои симпатии оппозиции.

В то время молодая Россия и ее граждане еще только начинали привыкать к тому, что политика — это грязное дело. К тому, что в ее основе лежат деньги и борьба за власть.

Тогда еще даже слово «нефть» не приобрело в народном сознании того значения, которое это слово имело сейчас, в наши дни.

«А ведь из всех теперь один только Чубайс остался, — подумал Бойков. — Чубайс да еще Жириновский. Остальные либо исчезли, либо их совсем не видно».

А потом грянул октябрь… Колонна бронетехники на мосту, горящий Белый дом, прямая трансляция по телевизору. Штурм Останкино, военные грузовики, генерал Макашов в каске, бронежилете и с автоматом наперевес. Куча трупов, кровь, всеобщая истерика…

Цепочка руководителей оппозиции, выходящая под охраной из Белого дома. У всех серые лица, дрожащие губы.

Но все они остались живы, погибли только обычные люди. Те, кого впоследствии стали называть «защитниками Белого дома». А кроме них еще те, кто попали под пули случайно.

Бойков снова выпил рюмку и зажевал лимоном вместе с коркой. Подцепил на вилку кусок рыбы и тоже отправил в рот.

Капитан Петр Бойков не был среди защитников Белого дома. И в рядах танкистов, расстреливавших здание парламента, его тоже не было. В это время он находился далеко от места событий. Однако октябрьские события оказали самое непосредственное влияние и на его жизнь.

Его уволили из армии.

Уволили без всяких видимых причин, просто предложили написать заявление «по собственному желанию».

И он написал.

После всего, что произошло в Москве, Бойков и сам бы уволился, но когда тебя увольняют, это всегда неприятно. Особенно если у тебя нет ни единой мысли о том, чем ты собираешься заняться. А если учесть, что, кроме военной службы, ты никогда ничего не умел и окружающий мир, за то время, пока ты служил в погранвойсках, кардинально поменялся, то ситуация получается, мягко сказать, вовсе не завидная. И Петр Бойков оказался именно в такой ситуации.

— Петр Алексеевич, ваш салат.

Оторвавшись от своих мыслей, Бойков посмотрел на вошедшую Кристину. Кокетливо улыбнувшись, она поставила перед ним большую тарелку с итальянским салатом. Он заметил, что девушка расстегнула на блузке еще одну пуговицу.

«Господи, девочка, — подумал Бойков. — Зачем тебе это надо? Рано или поздно ты попадешься на глаза какому-нибудь отмороженному бандиту, который пригласит тебя прокатиться на его новой машине. Но вот только возможности выбирать у тебя уже не будет».

— Спасибо, Кристина, — поблагодарил он. — Тебе нравится здесь работать?

— Конечно, Петр Алексеевич.

— Что собираешься делать в будущем?

— Продвигаться по карьерной лестнице.

«Восемнадцать лет. Они все в этом возрасте собираются продвигаться по карьерной лестнице. В этом возрасте они все еще думают, что такая лестница существует».

— Ты где-нибудь учишься?

— Пока нет, но на будущий год я собираюсь поступать в институт. Уже начала готовиться.

«Они все собираются поступать в институт на будущий год. Каждая из них. Всегда. И некоторые из них даже поступают. Но, как правило, оказывается, что совмещать работу официантки и учебу в институте невозможно. Здесь хорошая зарплата и чаевые, там кретины-преподаватели и нужно раз в полгода сдавать сессию».

— Какой институт?

— Театральный.

— Хочешь стать актрисой?

— Да.

«Тяжелый случай. Можно сказать, хронический».

— Желаю тебе удачно сдать экзамены.

Он взял вилку и начал ковырять салат, показывая тем самым, что разговор по душам окончен.

Постояв еще несколько секунд, Кристина бесшумно выскользнула в общий зал.

На столе завибрировал мобильник, и кабинет наполнился звуками популярной мелодии. Бойков посмотрел на экран и улыбнулся.

— Да. Привет, Томочка. Как у тебя дела?

— Нормально, — услышал он голос жены. — Ты сейчас не занят?

— Нет, я в ресторане. Решил посидеть, подумать о жизни. Слегка выпить. Как Дашка?

— Все в порядке, пришла из школы. Пятерку получила.

— Умница. Поцелуй ее за меня.

— Уже поцеловала. Петя, если ты за рулем, не пей слишком много.

— Много не буду, обещаю. Где была сегодня?

— В церковь ходила. Поставила свечку. За тебя и за Дашку. Ладно, приятного аппетита, не буду тебя отрывать.

— Я тебя люблю, Тома.

— Я тебя тоже. Пока.

Бойков бросил телефон на стол, выпил еще одну рюмку.

«Жизнь — странная штука, — подумал он. — Все вещи в ней перемешаны между собой и крепко связаны. Если бы сейчас Господь Бог предложил бы мне на выбор — начать новую жизнь или продолжить эту, я бы не знал, что ему ответить. С одной стороны, конечно же новую. Чтобы в ней не было всей этой грязи, бандитских рож, от которых хочется блевать, постоянных разговоров о том, кто кого и как завалил. Но ведь, с другой стороны, тогда бы в ней не было Томы и Дашки. А если в этой жизни есть что-нибудь ценное, что-нибудь такое, ради чего хочется жить, так это они. Вот такая вот ерунда получается. В демократическом государстве ее называют свободой выбора».