Онлайн книга «Мода на умных жен»
|
Она достала телефон и набрала номер единственного человека на свете, которому совершенно доверяла: подруги Инны. – Иннуль, привет. – Привет, пропащая. Когда в гости придешь? – Да приду скоро. Слушай, Иннуль, ты знаешь такого человека по фамилии Бергер? – Сашку Бергера? Из «Бюро независимой юридической поддержки»? Да кто ж его не знает! – И ты с ним знакома? – Да кто ж с ним не знаком? – Например, я. – А хочется? – Не то чтобы хочется, просто нужно. – И что требуется от меня? – Созвонись с ним. Попроси найти для меня время, буквально полчаса, и чем скорей, тем лучше. – Что, интервью для романа? – Не только. Скажи, что разговор будет интересен и ему. Дело Стахеева. Новые детали. Он поймет. – А кто такой Стахеев? Алена подумала. – Честно? – Честно. Она представила, что сделается с Инной, если ответ будет таким: «Мой жених!» Но не стала подвергать подругу слишком сильному потрясению. – Да так… один странный человек. – Женат? О Господи, у Инны хроническая мания пристроить Алену за хорошего человека – именно так это называется на ее языке! А неумение (или нежелание?) Алены забыть об одном черноглазом молодом красавце она считает кретинским мазохизмом. Ну что ж, по большому счету, так оно и есть… – Он не женат, Иннуль, но у него есть любовница. И, кажется, даже не одна. Успокойся, не тот человек. Давай лучше про Бергера поговорим. – Кстати, Бергер тоже не женат… – мечтательно протянула Инна. Алена обреченно вздохнула: – Бергер тоже не тот человек. Ему же, кажется, еще до тридцати далеко, кого ты мне сватаешь, безумная?! Инна хихикнула. Смысл хихиканья был понятен: Игорю тоже далеко до тридцати. И ничего, это нашу влюбленную писательницу нисколько не тормозило! Она бы даже ребенка от него родила… если бы получилось. Не получилось. Ну и ладно, куда бы она теперь с ребенком… брошенка несчастная! – Иннуль, давай о деле, а? – безнадежно попросила Алена. – Хорошо, я сейчас же позвоню Бергеру, а потом тебе, – наконец-то угомонилась Инна и отключилась. «Так, а сейчас я куда должна пойти?» – подумала Алена, убирая телефон. Черт, как не хватает блокнота! Ну зачем она хвастливо носила с собой эту парижскую красоту, на которую польстился какой-то гнусный воришка, а не простенькую бумажную поделку «Нижполиграфа»?! Вот и мучайся теперь, вот и выстраивай заново план действий, систематизируй вопросы без ответов… Но кое-что в голове все-таки осталось. В музей, вот куда она собиралась заглянуть. В музей, к Майе! О том, что переданный Николаем Дмитриевичем конверт так и остался у нее в сумке вместе со всем своим содержимым, Алена вспомнила, когда уже была как минимум за три квартала от дома Алексея. Пожала плечами – ну что ж, не возвращаться же! – и пошла дальше, даже не подозревая, что уносит с собой ответ на очень многие вопросы… И вообще, если бы она сейчас заглянула в этот конверт, очень многое могло бы сложиться иначе, иначе, иначе! Но, знать, на то была не судьба. Москва, 1880 год, из частной переписки В.М. Васнецова «Григорий, брат и друг, хочу излить тебе душу. Помнишь, я писал тебе об Антоне-Антонине? О том, что меня беспокоят ее знакомства? Сегодня я понял окончательно, что беспокоился не зря. Один из моих учеников, Вистоплясов, человек талантливый, но без царя в голове, свел ее со своим приятелем. Тот, конечно, субъект незаурядный. Ему едва двадцать семь лет. Он родился в семье священника где-то в Малороссии. Недоучившийся семинарист, окончил гимназию с золотой медалью. Недоучившийся инженер путей сообщения, блестяще сдал экзамены в Медико-хирургической академии. Здесь его арестовали за хранение нелегальной литературы. Приговорили к одному месяцу лишения свободы. Но, дожидаясь приговора, Кибальчич просидел в тюрьмах Киева и Петербурга два года и восемь месяцев. Там-то он и встретился с мерзейшими людьми нашего времени – социалистами. Семена их учения попали на благодатную почву – Кибальчич был ожесточен несправедливым заключением. Вернуться в Медико-хирургическую академию он не смог – двум его прошениям было отказано. А два года назад в Петербурге было совершено убийство генерал-адъютанта Мезенцева. После этого из Петербурга выслали всех лиц, которые когда-либо привлекались в качестве обвиняемых по политическим процессам, независимо от того, были ли они обвинены или оправданы. Я не буду говорить о несправедливости меры, полагая, что она уже осуждена. Несправедливость толкнула Кибальчича на путь нелегального положения. А отсюда всего один шаг до всяких крайних теорий, даже до террора. И этим человеком сейчас очень увлечена Антонина, наш Антон. Она клянется и божится, что отношения у них «научного свойства» и все посвящены улучшению замысла моей картины. Отчего-то мне плохо верится. Конечно, некоторые доводы меня впечатляют. Особенно что касается положения моего ковра в пространстве. Я готов поверить, что загнутые его углы в реальности мешали бы ему двигаться. Но тут одна закавыка – тогда придется изображать сплошь изнаночную его сторону. Мне же хочется изобразить это красивейшее изделие сил волшебных так, как следует. И мне наплевать, что г-н Кибальчич будет считать мое произведение пряничным лубком! Скажу правду: помнишь, как восхищался я умом Антона, ее предложениями относительно рунических узоров? Сейчас моего восхищения поубавилось. Мне чудится, что меня вовлекают в некую дьяволобесную игру, что так называемые славянские руны – точно такая же ересь, как ненавидимые мною каббалистические знаки. Я жалею, что сжег прежние эскизы. Восстановить ту прихотливую игру воображения будет трудно. И мне жалко, очень жалко Антона. С ее самолюбием узнать, что после того, как я расхвалил ее во всеуслышание, я отвергну ее эскизы… Это будет жестоко. Не уверен, что окажусь способен на такую жестокость. На самом деле ее замысел прекрасен. Но я должен поставить ей ультиматум. Она должна выбрать – искусство или этот человек, который кажется мне отвратительным». Нижний Новгород, наши дни |