Онлайн книга «Несбывшаяся весна»
|
Гремя огнем, сверкая блеском стали, Пойдут машины в яростный поход, Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин И первый маршал в бой нас поведет… Поляков покачал головой: – Братчиков? Черт! Во время разговора с Храмовым о том, кто помогал Новичку в госпитале, у меня мелькнула какая-то мысль… Я никак не мог за нее зацепиться, а теперь вспомнил: среди контактов Аболса был шофер госпиталя Братчиков! Теперь все сошлось. Однако надо все это спрятать, вдруг кто-то зайдет… – Он сунул документы и пистолет под подушку, и вдруг его осенило, Поляков обернулся к Ольге: – Постой! Ты что, подслушивала наш разговор с Храмовым?! – Не весь. Кусочками, когда в коридоре никого не было, – призналась Ольга. – Боже мой… – пробормотал Поляков. – Знаешь, я вдруг вспомнил, как на Рождество отец входил в мою комнату и высыпал мне на голову подарки. Книги стукали меня довольно чувствительно, один раз он чуть не пришиб меня коньками, и мама его отругала за это. Но я был в восторге! Сестра была еще совсем крошечная, ей пока ничего не дарили, а меня баловали страшно. Отец говорил: «На тебя все с неба валится!» Вот и сейчас – все на меня свалилось с неба. И любовь, и ты, и вот эти подарки… – А кто был твой отец? – вдруг спросила Ольга. И ей показалось, она заранее знала ответ. – Его звали Георгий Смольников. Наверное, ты слышала о нем от Милки-Любки? – Ты ее знаешь? – ахнула Ольга. – Мне рассказывал о ней Охтин. Это… Москвин. Ольга зажмурилась. Заводов труд и труд колхозных пашен Мы защитим, страну свою храня, Ударной силой орудийных башен И быстротой и натиском огня. Гремя огнем, сверкая блеском стали, Пойдут машины в яростный поход, Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин И первый маршал в бой нас поведет… – Мне все равно, – испуганно сказала Ольга, открывая глаза. – Мы с тобой два сапога пара! – Об этом может кое-что рассказать один кожаный диван, – чуть улыбаясь, сказал Поляков, и Ольгу бросило в жар. – Ромео и Джульетта, да? «Ромео убил Тибальда, – подумал Поляков. – А я убил Шурку Русанова». – Оля, – начал он, чувствуя, что голос не повинуется. – Я должен тебе кое-что сказать… Пусть помнит враг, укрывшийся в засаде, Мы начеку, мы за врагом следим. Чужой земли мы не хотим ни пяди, Но и своей вершка не отдадим. Гремя огнем, сверкая блеском стали, Пойдут машины в яростный поход, Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин И первый маршал в бой нас поведет… – Нет! – выставила она ладони. – Нет, больше ничего не говори! Не думай, я ничего не боюсь. Я знаю, какая у тебя работа. Я все понимаю, понимаю, понимаю… Я хочу сказать, что мне все равно. Я беру тебя таким, какой ты есть. Со всем, что на твоих руках. Мне нужен только ты один на свете, какой бы ты ни был. Все неважно. Только ты. – Я должен… – хрипло продирался он сквозь комок в горле. – Нет. Сейчас не время. А вдруг Братчиков видел рукавичку? Вдруг он догадается? Вдруг скажет Петру? – Надо позвонить Храмову, – решил Поляков. – Он должен приехать только завтра. Нужно его срочно вызвать. Где здесь телефон? Самый близкий? – На этом этаже – только в ординаторской, тут, напротив. – Иди туда, – приказал Поляков. – Только туда. Не спускайся на первый этаж. Будь все время на глазах у людей. Если в ординаторской тоже окажутся люди, тем лучше. Никого не стесняйся. Скажи – это очень важно. Скажи, что звонишь по моей просьбе. И сразу возвращайся! Немедленно! Ольга быстро поцеловала его и метнулась к занавеске, но наткнулась на какого-то человека, который как раз зашел в закуток. Это был Петр Славин. Он мгновенно обхватил Ольгу за шею, а к ее виску прижал ствол пистолета. – Никто никуда не идет, – сказал Петр. – А ты подними руки. Быстро, или… Поляков отдернул правую руку, которая скользнула было под подушку, и поднял ее. Из-за занавески доносилось победное: А если к нам полезет враг матерый, Он будет бит повсюду и везде. Тогда нажмут водители стартеры, И по лесам, по сопкам, по воде, Гремя огнем, сверкая блеском стали, Пойдут машины в яростный поход, Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин И первый маршал в бой нас поведет. Грянули аплодисменты. * * * К ночи она вообще была сама не своя. И, главное, Мурзик не пришел… Было страшно, до жути страшно оставаться одной в санчасти. Александра уговорила заночевать вместо себя Фролова (долго его уговаривать не пришлось, если честно) и вернулась к вечерней поверке в барак. Но стоило войти, как к ней кинулась Катя Спасская и принялась выталкивать вон. – Да ты что, Катя?.. – попыталась было упираться Александра, но Катя оказалась сильнее, да и еще две женщины к ней присоединились. – Иди в санчасть, – твердили они наперебой. – А мы ее отсюда нынче не выпустим. Завтра тебе надо к начальнику идти. Пусть тебя в другой лагерь переведет, иначе убьют! Александра ничего не понимала. Кого они не выпустят? Почему в другой лагерь, почему убьют, кто? Ведь Кочегара больше нет! На крыльцо вышла Надя-Кобел – широкоплечая, плотная, стриженная по-мужски. Вынужденная в лагере ходить в юбке и платке (ватные штаны разрешалось надевать только на лесоповале, а в бараке следовало немедля переодеться по-женски – такова была воля Мельникова, который «крылатых» обоего пола на дух не выносил, хоть и принужден был считаться со слабостью человеческой натуры), платок свой она наворачивала на голове каким-то странным тюрбаном, напоминающим мужскую шапку. Она никогда не отличалась приглядной внешностью, но сейчас лицо ее было еще больше обезображено тревогой. – Пошли, – цепко подхватила она Александру под руку, – пошли, провожу. И потащила ее к санчасти. |