Онлайн книга «Несбывшаяся весна»
|
«Да, – подумал Поляков, – да… Вот уж в самом деле…» Мысли были неопределенные, ему самому непонятные. В любом случае – додумать свою думу он не успел, потому что Валечка снова заорала: – Что, не видишь, мусор? Откуда тут вообще какие-то обломки цветочные? Ольга молча собрала цветы в горсть, взяла вазочку, сделала шаг за занавеску. И тут у Полякова прорезался голос: – Погодите. Оставьте вазу. Принесите другие цветы. Ольга наконец-то взглянула на него, но не в глаза, а так, по одеялу скользнула взглядом, он остановился где-то на уровне подбородка Полякова, тихо уронила: – Хорошо. Поставила вазу на место, зашла за простынку, а когда вернулась, руки у нее были пустые. Наверное, выбросила герани в мусорное ведро. – Быстренько подай судно товарищу майору, – распорядилась Валечка, – а я пойду за завтраком. Однако не тронулась с места. Ольга наклонилась под кровать и достала эмалированную посудину. Стояла, держа ее в руках, и даже руки у нее были красные, что уж говорить о лице… – Ну давай, – нетерпеливо сказала Валечка. – Что встала, учить тебя, что ли? Подними одеяло, потом бедра раненого, подсунь под них судно, а мочеприемник между ног. – Я сам, – глухо сказал Поляков. – У вас не получится, – наставительно сказала Валечка. – Санитарка вам поможет. Ну что ты копаешься, Аксакова? Ольга закрыла глаза, потом снова открыла и приподняла было одеяло. – Оставьте! – рявкнул Поляков, ужасаясь того, что́ она сейчас увидит там, под одеялом. – Я сам, говорю же! Он представил, что она обнимет его, как обнимала тетя Фая, как приподнимет, как подсунет под него эту эмалированную гадость, а потом аккуратно возьмет за то, за что брала тетя Фая. Но тогда ему было все равно, как и за что его берет и трогает тетя Фая. Она была медсестра. Просто медсестра. А тут… – Я сам! И он резко отодвинулся. – Ты совершенно криворукая, Аксакова, – с отвращением сообщила Валечка. – Давай-ка я сама все сделаю. А вам совершенно нечего стесняться, товарищ майор, это ведь такое обычное дело, а что естественно, то не безобразно. И она присела на край кровати и уже схватилась за одеяло… – А ну пошла вон, сука, – глухо сказал Поляков. – И если ты еще раз сюда подойдешь, я добьюсь, чтобы тебя вышвырнули из госпиталя и отправили на фронт. Вон пошла! – рявкнул он так, что голоса раненых, слышные из-за простыни, затихли. Валечка вылетела из закутка, даже свист какой-то пронесся. Или Полякову померещилось? Ольга тихо ахнула, стиснула судно, прижала к груди. – Ну, что стали? – прошипел он. – Что так смотрите? Грубо, да? Да пошла она… Вы разве не поняли, она хотела посмотреть… хотела посмотреть, как нас будет корежить! – Корежить? – повторила Ольга со странным выражением. – Ну да! Что вас, что меня! – Почему? – с изумлением сказала Ольга. – Меня не будет. Это же самое обычное дело – дать судно раненому. Вы думаете, мне что, мне противно, что ли? Глупости какие. – Думаю, что противно, – мрачно буркнул Поляков. – Вам противно дотронуться до меня. Она мотнула головой. Стояла молча, прижимая к себе дурацкую посудину, как… как что-то дорогое. – Оставьте его, – устало сказал Поляков. – Я сам. А вы лучше пойдите принесите цветы. – Я… я только завтра смогу, – пробормотала Ольга. – Почему? – Ну… так. Дел много. И Ольга решительно шагнула к Полякову, приподняла за бедра, чуть повернула, просунула под него судно и уже собралась откинуть и одеяло, но Поляков вцепился в него, как… ну, видимо, как утопающий в соломинку, другого слова не подберешь. – Дальше я сам. Вы уйдите пока! Пожалуйста! Ольга кивнула: – Я за водой. Умыться вам. – Ладно. «Карты, – говорил дядя Гриша. – Мы карты. Нас тасует судьба. Как хочет тасует!» «И правда, – думал Поляков, лежа на судне, согнув ноги в коленях. – Бубновая дама, трефовый король! А между ними – червовая девятка. Вот такой расклад вышел…» Ольга вернулась, судно убрала, почти не коснувшись Полякова, потом присела рядом и осторожно обтерла его лицо краем влажного полотенца. – Вам нужно побриться. У нас есть санитар, который это очень ловко делает. Он раньше парикмахером служил. Хотите, позову? – робко спросила она. Поляков провел ладонью по лицу. Шелестело, шуршало, но уже не кололось. – Жуть… ох, я бородатый, как старый дед… да, позовите санитара. – Завтрак! – зычно выкрикнул кто-то. – Разбирайте миски, товарищи офицеры! Появилась другая девушка, беленькая, славненькая такая: – Я к вам, товарищ майор. Кушать будем? Оль, а ты убери, пожалуйста, там за младшим лейтенантом, ну, за новеньким. Ему что-то худо. Рвет его. Ольга вышла молча, не взглянув больше на Полякова. А он вдруг подумал: «Если бы ее мать не пошла тогда на Петропавловское кладбище, Ольга сейчас не урильники бы разносила, не блевотину бы вытирала. И правда, работала бы в школе. Историком была бы. Она бы вышла замуж, очень может быть, за того самого летчика, который, очень может быть, и выстрелил мне в спину… А я бы не понял… я бы до сих пор не знал, что она для меня значит! Что она для меня значит – всё! А я для нее? Если принесет герани сегодня, то…» Он и сам не мог бы сказать, что такое – «то». День тянулся. Герани не появились. Ольга больше к нему не заглядывала. Приходила другая санитарка – немолодая изможденная татарка Земфира. Поляков все ждал, а герани все не было. Вот и теперь, когда пришел Храмов и начал донимать его опасными беседами, он то и дело косился на тумбочку, как будто надеялся, что герани там каким-то образом возникнут. Напрасно! |