Книга Факир против мафии, страница 11 – Фридрих Незнанский

— Тут мне нечем возразить, — отозвался Турецкий.

Дубинин неопределенно покивал головой и вдруг сказал:

— Не очень-то я вам нравлюсь, а, Александр Борисович?

Турецкий усмехнулся:

— Скажу даже больше: вы мне совсем не нравитесь.

— Отчего же так? — поднял черные брови Дубинин.

— У вас лицо человека, который себе на уме.

— Но ведь я политик, — напомнил Дубинин.

Александр Борисович стряхнул с сигареты пепел и сказал:

— Видимо, вы плохой политик. Ведь выборы вы проиграли.

— Спасибо за напоминание, — с горькой иронией поблагодарил Дубинин.

— Пожалуйста, — спокойно сказал Турецкий. — Где сейчас находится помощник Канунниковой — Юдин?

Дубинин пожал плечами:

— Понятия не имею. Он несколько дней выполнял обязанности моего личного секретаря. Но потом уволился. Сказал, что нашел другую работу.

— Что за работа? — спросил Турецкий.

— Я не спрашивал, а он не сказал.

— Надеюсь, у вас есть его телефон?

— Конечно… Записывайте.

Дубинин продиктовал телефоны Владимира Юдина, Турецкий записал их в блокнот.

— Только у меня к вам просьба, — мягко сказал Дубинин. — Володя Юдин очень чувствительный молодой человек. Он тяжело пережил смерть Елены Сергеевны. Так что вы уж будьте с ним чуточку помягче, хорошо?

— Постараюсь, — пообещал Турецкий. Затем он пристально посмотрел на Дубинина и спросил: — Эдуард Васильевич, что вас связывает с Юрием Отаровым?

— С Отаровым? — поднял брови Дубинин. — А кто это?

— Юрий Георгиевич Отаров, руководитель фонда «Миллениум». Он же — «крестный отец» «Всероссийской славянской партии», с которой вы объединились в один блок.

Дубинин слегка побледнел, или Турецкому так показалось. Тем не менее голос у Эдуарда Васильевича, когда он заговорил, чуть-чуть дрогнул.

— Александр Борисович, я не следователь, я — политик. Если человек не сидит в тюрьме, значит, его вина не доказана. А раз его вина не доказана, значит, он такой же гражданин своей страны, как и любой другой.

— А я разве сказал, что он преступник? — невинно спросил Турецкий.

— А разве вы не это имели в виду? Недаром же вы спросили меня об Отарове. Да, я знаю этого человека. Но лично никогда с ним не контактировал. Я знаю, что он оказывает помощь «Всероссийской славянской партии» — ну так и что с того? Любой бизнесмен волен распоряжаться своими деньгами так, как ему заблагорассудится. Почему, собственно, я должен напрягаться по этому поводу?

Турецкий улыбнулся:

— А разве я сказал, что вы должны напрягаться? По-моему, я просто спросил, знаете вы Отарова или нет. А вы сразу разволновались. Не к добру это, Эдуард Васильевич, ой не к добру.

— Перестаньте ловить меня на слове! — нервно проговорил Дубинин. — И вообще, я больше не желаю с вами разговаривать! Я сообщил вам все, что знаю. Если хотите меня допрашивать — вызывайте в свою чертову контору. А с вашим Отаровым я никогда не имел ничего общего. И не собираюсь иметь, ясно вам? И не смейте… слышите, не смейте ставить меня в один ряд с людьми, подобными Отарову!

Дубинин оборвал свой яростный монолог и приложил левую ладонь к груди. Лицо его исказилось от боли.

— Вам плохо? — встревожился Турецкий.

— Не ваше дело, — сипло и злобно ответил Дубинин. Правой рукой он вынул из кармана флакон с таблетками, вытряхнул из него одну таблетку и запихал ее в рот. Потом посмотрел на Турецкого.

— Уходите, — тихо сказал он. — Уходите, если не хотите довести меня до инфаркта.

— Простите, — сказал Александр Борисович, встал со стула и вышел их кабинета.

В машине он попытался вызвонить «чувствительного молодого человека» Юдина. Домашний телефон Юдина не отвечал, а мобильный был заблокирован.

4

Вопреки ожиданиям Турецкого, бывший помощник Канунниковой Глеб Гаврилов оказался приятным в общении молодым человеком вполне интеллигентного вида. Он был светловолос, голубоглаз, улыбчив и еще — абсолютно трезв.

Встречу он назначил в маленьком кафе на Покровке, неподалеку от офиса, где работал. Заказал себе стакан свежевыжатого яблочного сока. Турецкий соком не прельстился и предпочел свежевыжатым яблокам чашку черного кофе.

— Я слышал, что Канунникова уволила вас за пьянство, это так? — без обиняков спросил Турецкий.

Глеб кивнул:

— Увы, это правда. Но с тех пор многое изменилось. Я стал другим. Хотя работа у меня сейчас гораздо подлее, чем когда я был при Елене Сергеевне.

— Подлее?

— Ну да. Помогаю всяким придуркам прийти к власти. Сочиняю для них листовки, буклеты и прочую дрянь.

— А Канунниковой вы на прошедших выборах не помогали?

Гаврилов покачал головой:

— Нет. Я бы и рад был, но… Елена Сергеевна была слишком принципиальной. Она считала, что я нанес большой ущерб партии, когда пришел на пресс-конференцию подшофе. С тех пор мы не общались.

— Я вижу, вы не держите на нее особого зла.

Гаврилов махнул рукой:

— Да какое там зло. Она тогда правильно поступила. Жаль только, что не захотела меня простить, когда я «ступил на путь истинный». Она не верила, что люди могут меняться. Если о ком-то составляла мнение, то уж навсегда. Если она решала, что человек — палач, то не изменила бы своему мнению, даже если бы этого человека наградили звездой героя.

— Тяжело, наверно, было работать с таким человеком?

Гаврилов пожал плечами:

— Если она вам доверяла, то нет. А вокруг нее в основном были люди, которым она доверяла. Взять хотя бы ее мужа. Арсений Андреевич был настоящим героем. Прошел две войны, дослужился до звания полковника и — ушел в политику. Даже не в политику, нет. Он ушел к Елене Сергеевне. Стал ее верным рыцарем, я бы даже сказал — псом. Несмотря на преклонный возраст, он охранял ее лучше, чем целая дюжина телохранителей.

— Это не помешало ему выстрелить ей в голову, — тихо сказал Турецкий.

Глеб вяло махнул рукой:

— А, бросьте вы это! Неужели вы и в самом деле думаете, что Канунникова ушла из жизни по собственной воле?

— Председатель правления партии Дубинин утверждает, что она сама ему об этом говорила, — сказал Турецкий. — За несколько месяцев до проигрыша.

— А, вы об этом. — Гаврилов отхлебнул сок и кивнул: — Ну да, я помню, был такой разговор. Но ведь это было сказано сгоряча, в запальчивости. Они тогда здорово повздорили с Дубининым.

— Повздорили? — насторожился Турецкий.

— Угу. А он вам разве об этом не рассказывал?