Книга Первая версия, страница 74 – Фридрих Незнанский

...резкие карамельные разводы вдруг стали блекнуть, приобретая оттенки палой листвы, военной формы и осенней коричнево-желтой грязи...

Два лица склонились надо мной. Я пытаюсь различить их черты, но они размыты, словно нарисованы на сыпучем песке…

Зато я вижу очертания, силуэты... Круглая голова с хохолком на макушке и возникшая вдруг рука, автоматически приглаживающая хохолок...

Первый силуэт уплывает, и на его место выдвигается второй, он склоняется ближе, ближе...

Вот сейчас я рассмотрю это лицо...

Но нет — серое пятно вместо лица... Человек отодвигается, и я вижу абрис его головы и плеч — узкая голова со странными ушами, прижатыми и заостренными кверху...

Какие-то звериные уши...

И вновь осенняя коричнево-желтая грязь заволакивает все вокруг...

...Итак, их было двое. Немного же я вспомнил, но все же... На женщин я, наверное, все же зря грешил. Очевидно, могли следить, и скорее всего следили в этой ситуации даже не столько за мной, сколько за Баби. Я вспомнил фельдфебельский взгляд бравой вахтерши. А сколько там крутилось народу кроме нее?

Ночь, проведенная в камере, сделала меня мнительным, не иначе. Честное благородное слово следователя, невинному человеку крайне вредно для душевного здоровья сидеть в тюрьме.

Но что я понял сейчас как нельзя более ясно, так это то, что нужно срочно лететь в Америку.

У меня уже созрел план сегодняшних действий. Как ни крути, а советское воспитание дает определенные плоды. Нас приучили к тому, что мир строго материален, что никакой такой инфернальщины не существует и существовать не может, потому я не мог поверить, что предметы, которые я видел собственными глазами, могут просто-напросто исчезнуть.

В конце концов, если легальные способы исчерпаны, то нужно прибегать к нелегальным. Главное — никого в них не посвящать преждевременно. Победителей же, как известно, не судят. А в случае неудачи вовсе не обязательно звонить о ней на каждом углу.

Пора было идти на ковер к Меркулову. Я уже собрал разрозненные кусочки себя в единое целое и был готов к боевому вылету.

Я давно знал удивительное свойство Меркулова. Когда его усталость переходила все мыслимые пределы, у него как будто бы появлялось второе дыхание.

Так, наверное, бывает у бегуна на длинные дистанции: казалось бы, сил у него больше нет и он должен просто рухнуть как подкошенный на глазах у жадной до зрелищ публики. Но нет: в какой-то краткий неуловимый миг щеки его розовеют, дыхание выравнивается, и вот он, уже свеженький, как парниковый огурчик, зеленый и в пупырышках, неостановимо несется к финишу.

Гремят фанфары, приветствуя победителя. Девушки бросаются на шею, предварительно осыпав чемпиона цветами небывалой красоты.

Все отличие Кости от этого бегуна лишь в том, что никакого финиша в общем-то не предвидится. В лучшем случае — промежуточные. И зрителей нет, и аплодисментов, и цветов. Хотя цветы у Меркулова как раз-то и есть — кактус на подоконнике.

— Заходи, заходи, лефортовский узник. — Меркулов протягивал мне руку, встав из-за стола.

— Сижу за решеткой в темнице сырой, вскормленный в неволе орел молодой, — с пафосом продекламировал я школьный стишок.

— Мы тебя из этой самой темницы сырой едва выцарапали. Пришлось нашего и. о. задействовать, и с директором СВР Маковым доверительную беседу иметь. Они же меня предупреждали...

— О чем предупреждали?

— Да на совещании в Администрации Президента. Они там спаянной группой сидели — все их начальство. После окончания ко мне подошел зам. Макова, Митирев Игорь Евгеньевич, и так прозрачно стал намекать, чтобы мы не совали нос в это дело. И прищемленный тобою украинскому разведчику нос припомнил. Все-то они знают, все-то понимают. В одном, правда, прокололся. Советовал тебе не пить с цэрэушниками водку.

— Так я ж не пил! — Я был искренне возмущен.

Именно так я ему и ответил. А он же мне посоветовал не обижаться, если у тебя, а следовательно, и у меня будут маленькие неприятности. Я почти уверен, что это дело с американкой ими подстроено. Зачем они девку-то убили?

— Не зачем, а почему. У нее был дневник Самюэля Спира. В котором, насколько она успела мне сказать, приоткрывалась некая тайна Нормана Кларка. Нет, ты представляешь, Костя, ведь мне и этот американский цэрэушник советовал в Кларка не лезть. Что ж это за человек был такой, что в сокрытии его тайн заинтересованы и наши, и американцы? И еще хрен знает кто.

— Понятно, что эта провокация была сработана грубо, но их цель была изолировать тебя хотя бы на время. Поэтому тебя и засадили в Лефортово, все-таки это их вотчина, как ни крути. Так ты говоришь, дневник?

— И дневник, и перевод дневника. За этим-то я и пришел к Баби Спир.

— Дневника там найдено не было. Ни дневника, ни перевода.

— В этом я и не сомневался. В общем, так, Костя. Надо срочно лететь в Штаты. Мне и Ломанову. Во-первых, я знаю, что разгадку тайны надо искать в городе Блу-Бей под Чикаго. Кроме того, там надо найти сестру Баби, может быть, она помнит какие-то важные подробности из дневника. Да и со смертью Спира не все ясно. Я постараюсь найти то частное сыскное агентство, которое работало на Спира, когда тот пытался разузнать о финансовых махинациях Рути и Кларка в его фонде.

— Убедил, убедил. Когда хотите лететь?

— Как только будут готовы документы.

— Я думаю, если не будет особых препятствий со стороны американцев, то визы вам будут готовы завтра. Если вдруг возникнут сложности, то я свяжусь с МИДом. Вряд ли этот цэрэушник так уж сильно сможет помешать. Надеюсь, завтра вечером вы уже будете в самолете. Занимайся своими делами, я обо всем распоряжусь. Если все будет нормально, приедете завтра. Получите паспорта с визами и деньги на расходы.

— Спасибо, Костя.

Мы пожали друг другу руки. Во взгляде Меркулова промелькнуло сочувствие.

Перво-наперво надо было позаботиться о машине.

Так как осуществление моего плана держалось в строжайшей тайне, в которую был посвящен только один человек, то есть я, я не мог воспользоваться услугами дяди Степы. Моя же машина осталась в Беляево у подъезда. Если за мной следят, то машина эта — вроде как визитная карточка. К тому же хотя я и решил для себя, что ни Марина, ни Люба не повинны в моих неприятностях, но окончательной уверенности у меня не было.

Рисковать же я не мог — на это у меня просто не было времени.

Я даже не рискнул звонить по телефону из прокуратуры. Наверное, это глупо, но я уже опасался чуть ли не собственной тени.

Поэтому к Сереге Полуяну я свалился как снег на голову посреди жаркого лета. Серега работал в металлоремонте на Пятницкой. Был он мастером наивысочайшего класса, мог из простой железки смастерить инструмент на любой, даже самый взыскательный вкус.