Книга Ошибка президента, страница 96 – Фридрих Незнанский

– Интересно, – снова протянул он. Турецкий понял, что не впустую осматривал чудеса агротехники и трудолюбия.

– Меня больше всего интересуют вот эти мальчики, – сказал Турецкий, указывая на улыбающихся Скронца и Пупотю.

– Да? – поднял на него глаза старый опер. – Жаль.

– То есть? – не понял Турецкий.

– Этих я как раз не знаю, – объяснил Бобрецов, – а вот остальных знаю как облупленных. И девочку эту, царство ей небесное. – Он указал на круглолицую Веру, подругу Валентины Андреевны.

– Да, ее ведь убили… – припомнил Турецкий.

– Вот этот самый и убил, – Петр Поликарпович указал ногтем указательного пальца на Попердяку. – Карманник был – высший класс! Но попробуй возьми карманника с поличным. Краденое еще по мелочам скупал. Был у нас на него материал, да все ни то ни се. А он время от времени кого-то из своих сдавал, так что мы его на примете держали, но не трогали до поры до времени. А тут этот дикий случай – изнасиловал девку, да еще и убил. И что это на него нашло, по сей день ума не приложу.

И хотя это не касалось прямым образом ни Скронца, ни Пупоти, Турецкий заинтересовался этим делом сорокалетней давности. Да и странным было одно обстоятельство – что могло объединять культурного профессорского сына Костю с карманником, насильником и убийцей.

– И вот этого знал неплохо, – показал Петр Поликарпович на Леху. – Это какой год-то, погодите? Пятьдесят седьмой? Лето знаменитого фестиваля. Да, работенки тогда у нас было не дай Бог. За всеми отследи. Как бы шпана наша чего не наделала иностранным делегатам.

– Тогда Москву не чистили, как в восемьдесят пятом, – заметил Турецкий.

– Не припомню что-то, – покачал головой «Селедкин». – Вот Лешка тогда с зоны как раз вернулся. Никто ему въезда в Москву не закрыл. Так что тут на вашем снимке он свеженький, только что с зоны.

– А за ним больше дел не было? – поинтересовался Турецкий. – После пятьдесят седьмого.

Леха оказался хитрым. Его подозревали в совершении разного рода преступлений, ходили упорные слухи, что он стал большим паханом и держал весь Тимирязевский район. Но ни разу его не удалось ни на чем зацепить. Был случай с ограблением ювелирного магазина где-то в центре Москвы, следы вели сюда, на Плотину, но Лехе удалось отбрехаться. Дело против него прекратили за отсутствием улик.

– А я же до сих пор уверен – Лешкиных это рук дело, – покачал головой старый опер. – Интуиция. Да и шепнули мне кое-что. Вы же следователь, молодой человек, и для вас не секрет, что преступление раскрывает не Шерлок Холмс с увеличительным стеклом в руках, который подбирает волоски и окурки, а наш брат опер с его системой осведомителей. А следователь потом только улики собирает для суда.

-Ну, это уж вы немного упрощаете, Петр Поликарпович. – Турецкий не смог удержаться от возражения, хотя и понимал, что сейчас словоохотливый старик сядет на своего любимого конька и начнет объяснять все от сотворения мира.

Так оно и случилось, и Турецкому пришлось поплатиться за свои реплики и выслушать все соображения «Селедкина» об устройстве милиции и главенствующей роли оперуполномоченных в раскрытии преступлений.

Когда Бобрецов сделал паузу, Турецкий поспешил вернуть его в нужное русло:

– И что же этот Лешка? Куда он потом делся?

– Куда делся Лешка? – задумался старый опер. – Вот и не могу Вам ответить. Честное слово, упустил я его как-то из виду. Он от нас уехал. Когда? Сейчас подумаю… Как раз на месте, где он жил, хрущобы построили – бульвар Матроса Железняка там сейчас. Значит, год шестьдесят второй – шестьдесят третий. Да, наверно, где-то с середины шестидесятых я о нем уже почти не слышал. Но уезжал он таким, знаете, «преступным авторитетом», как нынче в газетах пишут. Вишь, очень уважительно к ним теперь. А раньше говорили просто – «пахан». Трудно сказать, куда он потом делся.

Может, сел, а может, и нет. Этот ведь умел из любой передряги сухим выйти. Не подскажу вам.

– Или завязал?

– Нет, – засмеялся опер, – это вы кому-нибудь другому рассказывайте, тем, кто кино снимает про раскаявшихся преступников, кто душещипательные статьи пишет. Я ведь сказал «почти не слышал». Уехал, значит, Леха Алай и пропал, больше не появлялся. А потом по своим каналам узнаю новость: получил он звание вора в законе. Когда ж это? Вот память-то… Сдает! Помню, летом дело было, как раз дубинки ввели резиновые. Не то что сейчас – дрын какой-то, тогда аккуратная дубинка была – телескопическая, выкидывалась сама собой. Жаль, запретили почти сразу. Говорили – злоупотреблений много. А какие были дубинки! Теперешние «демократизаторы» им в подметки не годятся.

– Неужели – вор в законе? – демонстративно удивился Турецкий в надежде прекратить сравнительный анализ дубинок.

– Да, представь себе. И рекомендацию получил от Васи Бриллианта. Так что этот Алексей не какая-нибудь мелочь пузатая. Воры в законе, может, в кино и завязывают, только я про то не слыхал. Не бывает такого. Теперь они по малинам да хавирам не бегают и самый что ни на есть цивильный вид имеют, а только такой как был «пахан», так и останется им до самой смерти. Вот что я вам скажу. Но где он и как, не знаю.

– Но фамилию-то помните?

– Фамилию помню, как не помнить. Шилов его фамилия.

Турецкий вздрогнул, но потом опомнился: «Не может авторитет с Плотины работать в КГБ. Но совпадение странное».

Старый опер тем временем продолжал:

– А по батюшке его, кажись, Николаич, что ли… По отчеству-то мы их редко величали, знаете ли. Так, если только протокол зачитываешь. А больше ведь по фамилии, а то и по кликухе. Как они себя, так и мы их. Это ж в порядке вещей.

Старик принялся рассказывать про других знаменитых бандитов Тимирязевского района, потом перешел к историям, случившемся, когда он только начинал работать, – к послевоенному разгулу «малины», когда действовала знаменитая Черная Кошка, и Турецкий понял, что пора уходить. Старик рассказал все, что знает. Это было немного, но и немало. Хорошо бы разыскать этого Алексея Шилова, хотя, если он таков, каким выходил по рассказу Бобрецова, найти его может оказаться далеко не так просто. Он и фамилию мог сменить, и все что угодно, а может быть, и вообще проживает где-нибудь за границей на собственной вилле. Такое нынче тоже случается.

– Ну что ж, мне пора, – Турецкий решительно поднялся из-за стола. – Неудобно вас дольше задерживать.

– Да вы меня вовсе не задерживаете, – ответил старик. – Напротив, приятно побеседовать с коллегой, так скачать. Жаль, что вы уходите, а то я хотел показать, какой я замечательный вырыл погреб, ведь в этом доме, когда я сюда въехал, был только подпол, мелкий, спустишься – приходится в три погибели сгибаться, а теперь…

– Спасибо, как-нибудь в другой раз, – заторопился Турецкий, которому до смерти не хотелось сейчас лазить ни в какие погреба.

Он взял со стола фотографию.