Книга Оборотень, страница 108 – Фридрих Незнанский

Романова отнеслась к идее Турецкого скептически.

— Нет там ничего, Сашок, — она покачала головой. Наши ребята осмотрели каждый сантиметр. — Ничего. Зря только время потеряешь.

— А девушку эту опрашивали? — спросил Турецкий, вспомнив девчушку с наколкой на шее, секретаршу Сомова.

— Ну за кого ты нас принимаешь? — рассердилась Романова. — Ничего не знает, не видела. Вообще не понимает, как они могли туда проникнуть.

И все же Турецкий хотел все выяснить сам.

14.00

Вышедшую на порог девушку Турецкий узнал сразу же — все та же коротенькая стрижка, которая успела отрасти лишь чуть, та же детская фигурка. Но, узнав ее, он не мог не отметить, что она очень изменилась — на хорошеньком детском лице, которое когда-то поразило Турецкого выражением беспечности и чуть ли не бездумности, застыло скорбное выражение. И движения стали другими — такую девушку, которая сейчас открыла ему дверь, Александр Борисович никогда бы не окрестил про себя «мультяшкой». Просто худенькая девчушка, но вполне настоящая.

— Проходите, — пригласила она следователя.

Когда Катюша повернулась, Турецкий с удивлением увидел, что татуировки на шее больше нет.

«Кончилась игра, начинается жизнь», — с грустью подумал он.

Катюша провела Турецкого в комнату и побежала на кухню варить кофе. Александр Борисович огляделся — было видно, что девушка приложила все усилия, чтобы превратить крошечную однокомнатную квартирку в панельном доме в некое подобие модного, со вкусом обставленного жилища.

На стенах висели акварели, окно наискось закрывала одна занавеска из белой ткани с черно-синим рисунком. «Батик», — вспомнил Турецкий нужное слово. Мебели в комнате почти не было, и в первый момент Александр Борисович не мог понять, где же Катюша спит. Она хоть и была близка к бесплотности, все же вряд ли могла висеть посреди комнаты прямо в воздухе. Наконец, он понял, что деревянная панель у стены представляла собой в действительности широкую плоскую лежанку, которая ночью опускалась вниз, а на день поднималась к стене, освобождая пространство.

— Это вы придумали такое остроумное устройство? — спросил Турецкий, когда Катюша принесла кофе и печенье в керамической вазочке неправильной формы.

— Да, — девушка слегка улыбнулась, но улыбка сразу же погасла. — Я все-таки дизайнер. Окончила училище девятьсот пятого года. — И, поймав недоуменный взгляд Турецкого, пояснила: — Училище прикладного искусства. — Она замолчала, а потом прибавила тихо: — А квартиру мне Максим купил.

«Наверно, почти в каждом есть что-то хорошее, и после смерти найдется человек, который помянет тебя добрым словом», — подумал Турецкий.

— Вы вчера приходили к нам в «Пику», — продолжала Катюша, ставя перед Турецким чашку кофе. — Я очень хорошо вас еще с первого раза запомнила. Максим тогда так испугался. Я-то его хорошо знаю, мне это заметно.

— Ему нечего было бояться, — пожал плечами Турецкий. — Преступления, которое попадало бы под Уголовный кодекс, он не совершал, а то, что я назвал подлеца подлецом, ну уж тут не взыщите.

У девушки задергался подбородок.

— Ну не надо так про него, — сказала она. — Не такой уж он был и плохой, как все почему-то считают. Просто слабый, и все. И он так хотел встать на ноги. Ведь вы ничего же о нем не знаете. Он из такой семьи, отец рабочий, спился совсем, мать в регистратуре в поликлинике. У них дома, да вы просто не представляете себе, ничего нет, линолеум протерся, на кухне самодельный стол крашеный, закрытый клеенкой, с которой рисунок стерся двадцать лет назад. Так бы и сейчас жили, если бы не он. Он же из таких низов выбивался…

— А вы?

— А что я? — Катюша пожала плечами. — У моих родителей целый дом в Истре. Знаете, как у нас там красиво! Может, они и не богатые, но я себя бедной никогда не считала. А Максим считал, всегда этим тяготился. Плохо-то не когда ты бедный, а когда думаешь, что ты беднее других.

Турецкий с восхищением посмотрел на девушку.

— Какая вы умная, Катя, — сказал он неожиданно для себя самого.

— Ну, была бы глупая, наши рекламы так не котировались бы, — с достоинством ответила Катюша. — Сюжеты-то я в основном придумывала.

— Ну раз вы такая, — сказал Турецкий, — может быть, у вас есть соображения, кому могло понадобиться убрать Максима? Что эти люди искали у него дома и в офисе?

— Все началось с убийства Ветлугиной, — сказала Катюша. — Знаете, у меня ее кошечка живет. Это случайно получилось. На кухне сидит, теперь мужчин боится. Натерпелась, видно. Ну да я не о том. — Она задумалась. — Нет, все раньше началось, с этой приватизации канала. Максим все сам не свой ходил. Очень боялся мимо пролететь, вот и старался — чтобы и нашим, и вашим. Звонил Ветлугиной, Асиновскому, потом этому противному Придороге из Госкомимущества. И с каждым встречался, в друзья набивался. Он умел людям понравиться, если надо. А как он Придорогу обхаживал! Знаете такого? Должен был наблюдать за приватизацией канала. Настоящий слизняк!

— Но ведь он должен был только наблюдать? — не понял Турецкий. — На телевидении все считали, что он только так, для мебели, приставлен.

— Ну и очень зря они так считали. Придорога — большая сила. Я-то, — Катюша развела руками, — в это не очень вдавалась, но судя по тому, как Максим перед ним лебезил, стелился ковриком, от Придороги очень даже многое зависело. — Она задумалась. — А может быть, он нарочно себя так вел, чтобы в «Останкине» считали, что он ничего не значит. Асиновский был на виду, а Придорога в тени. Так гораздо легче все обстряпать. — Катя вздохнула. — Видите, в какой змеюшник Максим угодил. Думал хороший кусок отхватить… А вот видите, как вышло…

— Значит, Максим поддерживал отношения и с Придорогой…

— Еще как! — Катя поморщилась. — Дела делами, но как Максим с ним разговаривал, просто тошно было слушать. Я-то, сами понимаете, в соседней комнате, мне почти все слышно. Но Максим мне доверял. И я его не подводила.

Катюша снова умолкла.

— Значит, разговаривал?

— Таким голосом, прямо медовым. Можно подумать было, что они старинные друзья, в детский сад вместе ходили и рядом на горшках сидели. Этого я уж вообще не могла понять, — девушка махнула рукой. — Что у них может быть общего?

— Дела, — развел руками Александр Борисович.

— Дела, — вздохнула Катюша. — Но неужели уж надо его называть «дорогушей», «Аркашкой», «Аркашечкой», ходить с ним по ресторанам да напиваться вместе?

— А Максим с ними напивался?

— С этим Придорогой? Еще как! Это вообще был какой-то ужас. Я думаю, он рассчитывал через него получить контрольный пакет акций и обойти не только Ветлугину, это было просто, но и самого Асиновского. Я в этом не очень-то разбираюсь. Но Максим мне как-то сказал: «Ну, Катюха, еще немного, и ТВ — у нас в кармане!»

— Вот так вот! — изумился Турецкий.