Книга На исходе последнего часа, страница 92 – Фридрих Незнанский

– Что-то случилось? – осторожно поинтересовался я.

– В мире всегда что-нибудь случается, – глубокомысленно изрек он. – Главное, чтобы это не случилось с тобой, сынок.

Я ничего не понял, но на всякий случай кивнул, чтобы он, не дай Бог, не стал развивать эту мысль. Я тихонечко поднялся с кресла и вышел на крыльцо.

Вечер был прохладный и очень тихий. После дневной жары это было как нельзя кстати. Я прокатился пару раз на велике вокруг дома, позвенел звонком, а потом уже собирался подняться к себе, когда услышал тихий такой звук – то ли постукивание, то ли поскребывание. Звук доносился из низкого подвального окошка.

Я увидел тонкий прутик, которым водили по стеклу туда-сюда. Понятно. Это была Алла. Я заглянул в окошко и в полутьме различил ее грузное тело на полу и запрокинутую голову.

Она держала в разбитом рту прутик и качала головой, чтобы прутик царапал стекло. Она не сразу поняла, что я уже тут, вот он.

Только сделала слабое движение, как будто просила меня спуститься.

Что– то мне не хотелось сегодня с ней разговаривать, но она поглядела на меня так умоляюще, что я не мог не пожалеть ее. В конце концов, у меня был хороший день, Эдуард Николаевич стал называть меня «сынок» -почему бы не сделать приятное человеку, чтобы и у нее было хорошее настроение. Конечно, насколько это возможно в ее положении.

Я тихонечко поднялся по заднему крыльцу и проскользнул мимо каминной прямиком к двери в подвал. Эдуард Николаевич, кажется, ничего не заметил. Он был занят телефонным разговором. Он ходил по ковру туда-сюда, прижимая к уху телефонную трубку, громко дышал и кивал. Брови его были сосредоточенно сдвинуты. Видимо, серьезный шел разговор.

– Да-да! – вскричал он, взмахнув свободной рукой. – И я о том же! Теперь только вперед! Теперь нас ничто не остановит!…

Я хотел послушать, что будет дальше, но побоялся, что он застукает меня и не даст спуститься к Алле. Поэтому я плюнул на телефонные секреты и спустился по лестнице в подвал.

Осторожно, стараясь не греметь засовами, я отворил тяжелую железную дверь в темницу. Алла сидела на полу и смотрела на меня горящими в полутьме глазами.

Я подумал, что, должно быть, это очень тяжело – вот так сидеть на каменном холодном полу в такой неудобной позе, с руками, прикованными к стене, и ждать непонятно чего. Она, конечно, сама виновата, – но ее все равно было жалко.

А Эдуард Николаевич как-то раз сказал мне про нее:

– У каждого своя судьба, запомни, мальчик. Менять судьбу – это все равно что бросать вызов Богу. У этой дамы такая судьба, потому что глупая она, потому что не знает, с кем решила тягаться. Вот ее Бог и учит.

Я вообще– то видел некоторую разницу между Божьей карой и кулаками мордоворотов охранников, но спорить не стал. А сейчас вот подумал, что напрасно. Может, Алла действительно глупая, но почему она должна сидеть здесь на сыром каменном полу? Она ведь и простудиться может.

– Максик, – тихо сказала она, с трудом разлепив губы, – это ты?

– Конечно, я, – сказал я, – кто ж еще!

– Хорошо, что ты пришел.

– Как ты?

– Замечательно.

– Я тебе ананасовую дольку принес, держи. – Я вложил в ее ладонь ломоть ананаса, истекающий янтарным соком, который предусмотрительно захватил с блюда в прихожей. Она усмехнулась, поднесла ананас к лицу и понюхала.

– Вкусно, – сказала она.

– Да ты не нюхай, ты ешь.

– Не хочу.

– Ну и глупо.

– Сто лет не пробовала ананас, – сказала она.

– Вот и попробуй.

– Тебя здесь всегда так хорошо кормят?

– Всегда. И еще устрицы дают. И трюфеля. И барбекю, – начал перечислять я на память малоизвестные названия, которые иногда произносились за столом.

– Барбекю – это соус, – сказала Алла.

– Я и говорю: соус, – кивнул я и покраснел. Неприятно, когда тебя ловят на слове. Я раздражился. – Ладно, я пошел.

– Погоди, – попросила она, – побудь со мной еще чуть-чуть.

– С какой стати?

– Так просто… Эдуард Николаевич – он дома сегодня?

– Да, – сказал я. – По телефону разговаривает.

– По телефону, – задумчиво кивнула она. – Эдуард Николаевич – человек занятой.

– Да, представь себе. Мы уже успели сегодня съездить далеко за город и вернуться.

– Далеко за город?

– Да. Туда, где было Бородинское сражение. Где русские победили французов, а потом отступили к Москве.

– Ничего себе, – усмехнулась Алла, – что, Эдуард Николаевич заинтересовался местами исторической славы?

– Не вижу смешного, – отрезал я. – Эдуард Николаевич хорошо знает историю. И стихи знает. И про Наполеона.

Алла громко вздохнула.

– Эрудированный человек, – сказала она. – Оказывается, он тебе вовсе не отец, да?

– С чего ты взяла? – запальчиво воскликнул я.

– Узнала. А ты ему, оказывается, не сын вовсе.

Я упер руки в бока и произнес:

– Он меня за сына считает. Он меня уже называет «сынок». Он сказал, что усыновит меня.

– Вот как? Это на него не очень-то похоже. С чего это он так расчувствовался?

– А я ему понравился!

– Понятно. А где твои настоящие родители?

– Какая разница?

– Они знают, что тебя решили усыновить?

– Может, и знают, – сказал я, – тебе-то какое дело?

Она опять шумно вздохнула и покачала головой.

– Что это за странные родители, которым нет дела до собственного ребенка? Я бы так не смогла.

Она уже думала о чем-то о своем, но мне было очень обидно, что она теперь не считает меня законным наследником Эдуарда Николаевича.

– Он меня усыновит, – сказал я, – и тогда ты по-другому заговоришь, вот!

– Жалко, – тихо произнесла она.

– Что – жалко? – не понял я.

– Твоих родителей. Может, их уже и нет.

– То есть как?!

– Да так. Кто ж тебя позволит усыновить при живых родителях?…

– Эдуард Николаевич добьется, – убежденно сказал я. – Он такой.

– Не сомневаюсь, что добьется, – согласилась она. – Он умеет это делать. Любой ценой.

Я надулся. Она что-то имела в виду, но не говорила что. Терпеть не могу, когда со мной играют в кошки-мышки.

– Да, – сказал я. – Он всем заплатит и усыновит меня.

– Он расспрашивал тебя о родителях? – спросила она.

– Ну, расспрашивал, – нехотя подтвердил я.