Книга Марианна в огненном венке. Книга 1, страница 36 – Жюльетта Бенцони

— Другими словами, — сказала ошеломленная Марианна, — он был разъярен и возмущен, узнав, что я жду ребенка, но он не был бы в восторге, если бы я от него избавилась?

— Совершенно точно! Он сказал мне: «Я искренне верил, что это… происшествие только часть кошмара, который так долго угнетал меня, но раз это оказалось реальностью, я счастлив узнать, что у нее хватило здравого смысла воздержаться от совершения подобной глупости! Женщины должны понимать, что ребенок гораздо больше их творение, чем мужчины. Кто бы ни был производитель, плод связан с матерью узами, которые некоторые из них обнаруживают слишком поздно!» Как видите, мне не потребовалось искать объяснений — он сам их нашел…

— А мое присутствие здесь?

— Совсем просто! Калеб обязан вам жизнью. Вполне естественно, что, вернувшись к своему подлинному облику и узнав о происках английского посла, он предложил вам убежище в его доме, где никому не придет в голову искать вас.

— И Язон поверил этому?

— Без тени сомнений. Его мучат угрызения совести при мысли о том, как он обращался с человеком такого достоинства. Он твердо решил завтра утром принести ему свои нижайшие извинения. Будьте спокойны! — поспешил он добавить, заметив нетерпеливый жест Марианны. — Я намерен, прежде чем отправлюсь спать, поставить князя в известность о происшедшем.

— В такой-то час? Он должен спать…

— Нет. Это человек, который спит мало и ночью больше бодрствует. Читает, пишет, занимается своими коллекциями и делами, которые весьма разносторонни.

Вы не все знаете о нем, Марианна, но я могу вам сказать, что это человек из самых интересных…

Какая муха укусила Жоливаля? С чего бы это он стал возносить панегирики князю? И как легко он переменил тему, так волнующую Марианну…

— Жоливаль, — сказала она с некоторым раздражением, — прошу вас, вернемся к Язону. Что он еще сказал? Что он думает? Что собирается делать?

Решительно отбросив всякое приличие, Аркадиус отчаянно зевнул, встал и потянулся, как облезлый кот после сна.

— Что он сказал? Слово чести, я больше ничего не помню… Но что он думает, могу вам сообщить: он любит вас сильней, чем когда-либо, и в нем больше угрызений совести, чем сорняков в саду, двадцать лет не знавшем рук садовника. Что касается того, что он хочет делать… право, он вам это скажет сам завтра утром, ибо, вполне естественно, едва он спустит ноги с кровати, как примчится к вашей двери… Все-таки… не ждите его очень рано.

Марианна была слишком счастлива, чтобы обидеться на своего старого друга за насмешку, которую она отнесла на счет бутылки с даром шарантской земли.

— Я вижу то, что есть, — смеясь, сказала она. — Ваша сегодняшняя попойка грозит оставить ему неприятные воспоминания…

— О! У него голова крепкая, он молод, бродяга! Но конечно, слишком… чересчур! Чтобы избавить вас от мучительных размышлений на остаток ночи, я все же считаю себя вправе добавить, что Бофор намеревается смиренно просить вас присоединиться к нему в Америке, когда состояние вашего здоровья это позволит.

— Присоединиться к нему! Но почему не ехать вместе? Он не может подождать меня?

В волнении она приподнялась, и Жоливаль, нагнувшись, ласково положил руки ей на плечи, заставляя снова лечь.

— Не начинайте опять безумствовать, Марианна.

Положение в Вашингтоне серьезное, так как отношения между Медисоном и Лондоном натянуты до предела.

Бофор сказал мне, что в Афинах встретил одного из своих друзей, кузена того капитана Бенбриджа, который когда-то привез на своем корабле подать султану от алжирского бея, став первым американцем до Язона, рискнувшим добраться сюда. Так этот знакомый поскорей возвращается в Соединенные Штаты, так как Бенбридж, назначенный главнокомандующим американского флота, собирает все лучшие корабли и лучших моряков. Готовящаяся война будет больше морской, чем наземной… Его друг хотел взять Бофора с собой, но тот стремился сюда, чтобы отыскать вас…

— И особенно, чтобы отыскать свой корабль, — меланхолично добавила Марианна. — Если американский флот нуждается в капитанах, то он еще больше нуждается в кораблях. А бриг — прекрасная боевая единица, быстрая и хорошо вооруженная… и затем, он подходит Язону, как вторая кожа. Вы очень добры, Жоливаль, пытаясь позолотить пилюлю, но я спрашиваю себя, не прав ли был князь в тот памятный день, когда он ушел, хлопнув дверью; без приманки в виде «Волшебницы», кто знает, увидели бы мы когда-нибудь снова Язона Бофора… Несмотря на все, что я услышала сегодня вечером, я не могу избавиться от этой мысли.

— Полноте! Перестаньте беспокоиться. Бофор не такой человек, чтобы изменять свои чувства или образ мыслей, вы это знаете так же хорошо, как и я. Ведь он полностью отказался от своих предубеждений и злопамятности. Что значит тогда для вас напряженное международное положение, если вы обретете счастье?..

— Счастье? — прошептала Марианна. — Но вы забыли, что, если начнется война, Язон должен будет сражаться?

— Моя дорогая, на протяжении более десятка лет у нас непрерывные войны, однако они не мешают целому множеству женщин быть счастливыми. Забудьте о войне! Отдыхайте, развлекайтесь, подарите князю столь желанного им ребенка и затем… если вы по-прежнему желаете этого, мы спокойно отправимся вместе в Италию, где вы окончательно урегулируете ваше положение.

После чего нам останется только сесть на корабль, идущий в Каролину.

Голос Жоливаля, немного смягчившийся от алкоголя, журчал, убаюкивая, но Марианна все же немедленно обнаружила подозрительную фразу.

— Если я по-прежнему желаю этого?.. Вы сошли с ума, Аркадиус?

Он неопределенно улыбнулся и сделал уклончивый жест.

— Женщины часто меняют убеждения! — довольствовался он таким ответом, не объясняя иначе свою мысль.

Но как втолковать этой слишком молодой женщине, истощенной и измученной, но в одно мгновение воспрянувшей к жизни в надежде на счастье при возвращении любимого человека, что все в мире меняется, когда она еще ничего не знала о материнстве и его сюрпризах?

Ведь она рассматривала грядущее как испытание и одновременно как некую формальность. Но она не представляла себе, как трудно будет изгнать из жизни и из памяти нежеланного сейчас ребенка.

Тем не менее пытаться поставить ее перед лицом реальности — это потерянное время. Пока у нее в руках не окажется маленький живой сверток, который скоро отделится от ее плоти, Марианна не могла предугадать свои собственные действия перед величайшим чудом всех времен: появлением новой жизни.

Сейчас, впрочем, лицо молодой женщины оставалось замкнутым.

— Я не меняю так легко свои убеждения, — твердо сказала она с чисто детским упрямством.

Но ее последнее слово завершилось коротким стоном. Боль вернулась, скрытая, медленно распространяющаяся… Жоливаль, философски пожав плечами, собиравшийся идти на покой, сразу остановился.