Онлайн книга «Встретимся в суде»
|
— Это, Слав, строчка из старинной немецкой баллады, в которой к девушке приезжает ее покойный жених. А к чему — предельно ясно. Нефедов и прочие говнюки привыкли делать что хотят, они уже давно похоронили и Генпрокуратуру, и закон. А тут мы — раз! — и примчались. Как свирепые карающие скелеты с косами. Здорово, а? Турецкий и Грязнов с оперативной группой действительно проявили чудеса быстроты передвижения. После прослушивания телефонных переговоров Ефимова с Вишневским они ночным самолетом отбыли в Александрбург, а ранним утром уже предъявляли постановление Генпрокуратуры о передаче дела об убийстве Айвазова и членов его семьи из областной прокуратуры в Генеральную. Затем Турецкий в обществе Грязнова направился в местный следственный изолятор, вошел в кабинет начальника тюрьмы и предъявил ему два постановления об освобождении заключенных Баканина и Мускаева из-под стражи. Бывшие заключенные попали в руки спецназовцев, которые отвезли их в помещение местного Управления госбезопасности, где Поремский принялся подробно допрашивать обоих освобожденных. Но Турецкий этого допроса не наблюдал. Переговорив с Галей Романовой и ознакомясь с предыдущими протоколами, он вплотную принялся за «киллера» Петра Самойлова, доставленного под конвоем. Петра Самойлова приезд следователя из Москвы (так сообщили ему о Турецком) нисколько не смутил. Наоборот, он чувствовал себя народным артистом на гастролях. Он успел органично войти в свою роль, можно сказать, сроднился с ней. Неоднократно произносимые уже на предыдущих допросах словесные периоды лились из его окруженного редкой растительностью рта, если воспользоваться пушкинской цитатой, так, как если б их рождала не память рабская, но сердце: — А чего, бля. Я русский патриот, бля. Развелось всякой черноты, некуда ступить белому человеку. А ее замочил, Милену эту, потому что она хоть и русская, а с черножопым связалась. Значит, хуже черножопой, предательница. Потому и согласился их обоих замочить, как мне Мускаев, значит, заказывал… Однако у Турецкого не было времени выслушивать монолог русского патриота в исполнении лица, задержанного за избиение и вымогательство. Он начал задавать вопросы: — Из какого оружия вы убили Рубена Айвазова и Милену Бойко? — Из этого… из «Макарова», — моментально ответил Самойлов. — Откуда вы его взяли? — Баканин дал. — Значит, заказывал вам Айвазова Мускаев, а пистолет вы получили от Баканина? — Мускаев… Баканин… Короче, Мускаев получил у Баканина пистолет и дал мне. — Куда вы его потом дели? — Выбросил. — Куда? — В реку. — Где это было? — За… за территорией, бля, короче… Не помню. — Когда это было? — Двадцать пятого октября, вечером. — В какое время? — Стемнело… поздно было… Темп вопросов убыстрялся. — Как вы проникли в дом Рубена Айвазова? — Чего, не понял? — Отвечайте не раздумывая. Как вы попали в дом Айвазова? — Позвонил, он и открыл. — Что вы ему сказали? — Сказали, что от дружка его пришли, Вальки Баканина. — Все втроем? — Все втроем. — Он вам поверил? — А то! — Вы уверены, что вам открыл сам Айвазов? Запинка. — Может, это была Милена? Или Оксана? Петр Самойлов выглядел как лошадь, которую остановили на скаку. — Ладно, проехали, дальше. Где была собака? — Какая, бля, собака? — Это я вас должен спросить, какая собака. Как она выглядела? — Чего? — Какая порода? — Я… это… не разбираюсь. — Уточняю: большая или маленькая? — Бо… большая. — Гладкая или лохматая? — Гладкая… а вроде и лохматая тоже… Не разбираюсь! — Откуда вы взяли бензин для поджога дома? — В гараже. — Раньше бывали в доме Айвазова? — Нет. — Как же вы сумели так быстро найти ключи от гаража? — Они… — Ну? — Айвазов мне открывать с ключами вышел… Я их и взял… — Планировали поджог? — Нет… Родька ключи увидел и дай, думает, подожгу… Самойлов был уже измочален этим допросом, но Турецкий не собирался его щадить. — Кого вы убили первым: Милену, Айвазова, девочку? — Черного и убил. Как вошел в дом, так и убил. — На этой почве Петр Самойлов чувствовал себя увереннее. — Что-нибудь взяли в доме? — Драгоценности. В тяжеленной такой заразе, вроде ларца. Это Родион брал. Куда их девал, не знаю, пропил, наверно. — Живые краски возвращались на лицо Самойлова: вопрос о драгоценностях Милены Бойко был с ним неоднократно отрепетирован. — А может, вы купили на эти деньги подарок своему шурину на свадьбу? — Подарок? Не, подарок мы заранее прикупили. — А что за подарок? — просто, как будто даже по-дружески поинтересовался Турецкий. — А сервиз посудный. Посуда в хозяйстве такое дело, бьется легко. — Хорошо на свадьбе посидели-то? — продолжал интересоваться Турецкий такими, казалось бы, не относящимися к делу вопросами. — Как, салатом вас кормили? Кормили, говорите? А-а, ну я так и предполагал. Какая ж песня без баяна, какая ж свадьба без салата? Я салат «оливье» под майонезом уважаю… Ну, а в остальном? Много выпили? Не подрались? — Как же без драки? Было, так ведь уж ближе к утру, часа в три… Самойлов запнулся. Лицо его начало стремительно краснеть, склоняясь к фиолетовому оттенку. Он замахал на Турецкого руками, будто желая что-то сказать, но не мог выдавить из себя ни слова. — На свадьбе-то вы изрядно погуляли, гражданин Самойлов, — безжалостно подытожил Турецкий. — Там вас, вашего брата Егора и Родиона Машкина видело полдеревни. И сервиз ваш, извините за выражение, посудный отлично запомнили. Вы его вручали молодоженам как раз в то время, когда был убит Айвазов с семьей. В точности вечером двадцать пятого октября. Так что, извините, я обязан сделать вывод: если вы умеете раздваиваться, вас надо изучать как научный феномен. А если раздваиваться вы не умеете, значит, к убийству и поджогу никак не причастны. — Егор… Родион… — пытался как-то спасти положение Самойлов, но так неумело, что Турецкий досадливо его перебил: — Егор и Родион мертвы и за себя сказать не могут. Как не стыдно на покойников валить… как на покойников! |