Онлайн книга «Награда Бешеного»
— А они тебя снова отлупят! — А я снова подкараулю! Все равно я никогда не буду таким, как они! Никогда! — твердо заверил маленький Савушка. — Ах ты мой маленький Робин Гуд! — ласково проговорила женщина и прикоснулась прохладными губами к его разгоряченной щеке. — И ничего я не маленький! — возразил Савелий, открыл глаза и с удивлением увидел перед собой мать. — Конечно же, не маленький! — улыбнулась она. — Ты у меня совсем уже большой! — Мать крепко прижала его к своей груди, и Савушка счастливо зажмурился, а когда открыл глаза, то неожиданно отпрянул — перед ним стояла Варвара. — Варечка, милая, ты жива? — воскликнул он. — А ты разве не видишь? — Она смотрела так ласково, и в. то же время в глазах ее стояли слезы. Савелий не выдержал и спросил: — Что с тобой, милая? Почему ты плачешь? — Это слезы радости оттого, что я вижу тебя! Я так скучаю, Савушка! — Я все время хотел тебя спросить: зачем ты решилась на такое? Почему меня бросила? — Господи, да как ты не понимаешь! Разве я могла спокойно жить после этого? Я стала такой грязной, я физически ощущала ту грязь, что прилипла ко мне от их рук, их вонючих тел! Я не могла дышать, я все время ощущала их вонь! Как я могла запачкать тебя, моего самого любимого и дорогого человека, прикосновением? Не печалься обо мне! Я была счастлива потому, что ушла из жизни любимой и любящей! Не грусти! — И все-таки… — начал было Савелий, но умолк на полуслове, обнаружив перед собой Варламова, своего друга-«афганца», которого зверски убили по приказу Воланда. — Варламыч? — воскликнул Савелий, пытаясь прикоснуться к нему, но тут же отдернул руку: лицо бойца было страшно изуродовано — отрезаны уши, выколоты глаза… Тот постоял неподвижно, потом медленно развел руки, словно для объятий, и тихо сказал: — Савка! Ты узнаешь меня? Савка, ведь это ты, я чувствую! — Да, это я, дорогой Варламыч! Это я! — Ну отзовись, знаю, это ты. Савка! — продолжал взывать тот, шаря в воздухе руками. Видимо, Варламов его не слышал, и тогда Савелий осторожно прикоснулся к его руке и пожал ее особым, придуманным пожатием. — Я знал, что это ты, братишка! Знал! — Лицо «афганца», несмотря на кровоточащие раны, озарилось счастливой улыбкой. — Не вини себя в моей смерти, братишка, не вини! Ты сделал все, что мог, я сам во всем виноват. Я знаю, ты отомстил за меня сполна! Спасибо, братишка, и не кори себя больше! Обещай! — Он крепко обхватил руку Савелия, затем разжал, и Савелий ответил согласием. — Ну, вот и хорошо: теперь я могу спокойно заниматься своими делами! «Какими делами?» — хотел было спросить Савелий, но передумал — тот его все равно не слышит, тем более что Варламов внезапно исчез и ему уже явилась Наташа. Она молча и укоризненно смотрела на него, как бы обвиняя, что Савелий не уберег ее от гибели. — Родная моя, ты же знаешь, что я был тогда очень далеко! — с грустью выдавил он. — Поверь, мне легче было самому встать под пулю, чем увидеть тебя мерт… — Но она приложила свой пальчик к его губам, прерывая его. — Глупенький мой, неужели ты думаешь, что я тебя в чем-нибудь упрекаю? Ведь я люблю тебя! Люблю! — Но почему ты так смотришь на меня? — Не понимаю, о чем вы? Ничего не понимаю, вы говорите очень тихо! — проговорила она, и голос ее показался Савелию совсем чужим, и только тут он обнаружил, что она говорит с ним поанглийски! Савелий открыл глаза. Над ним склонилась симпатичная стюардесса, ее обворожительная улыбка ослепляла. — Я русский! — смущенно выдавил Савелий и тоже улыбнулся. — Проснулись? Очень хорошо! Приведите кресло в нормальное положение и пристегните ремень. Самолет пошел на посадку. Мы приземлимся в аэропорту имени Джона Кеннеди! — Эти слова она проговорила так, словно читала лекцию, а потом вдруг с усмешкой добавила: — К сожалению, в терминале «Дельта». — Почему, к сожалению? — не понял Савелий. — Он самый дальний от таможни: с километр придется тащиться. — И как часто сажают в этом самом терминале? — Российские самолеты — всегда! — Почему? — А платить нужно нормально. — Стюардесса вздохнула: — Извините, но мне работать нужно. Кстати, вы уже можете выходить. — Спасибо за лекцию! — Савелий улыбнулся, подхватил свою спортивную сумку и пошел к выходу. Богомолов не предупредил его, что просил Майкла помочь на таможне, и Савелий не знал, встречают его или нет. А жаль: он, во-первых, не знал, куда ехать, во-вторых, его сильно напрягало оружие Константина Ивановича, в-третьих, АОН. К счастью, все оказалось гораздо проще: не успел он войти в «кишку», как тут же увидел табличку со своей фамилией. Высокий плотный атлет цепко скользил глазами по лицам идущих мимо пассажиров. Перехватив заинтересованный взгляд Савелия, он расплылся в голливудской улыбке: — Господин Мануйлов? — Так точно, Сергей! — Савелий протянул руку. — Капитан Джон Макмиллан! — Отвечая на рукопожатие, атлет, смешно картавя, добавил по-русски: — Вам «привьет от Ка И»! — Отлично! — обрадовался Савелий. — Куда? — Ваш паспорт. — Он взял паспорт Савелия и повернулся к стоящему рядом таможеннику. Тот в ответ улыбнулся Савелию, поставил печать, козырнул и двинулся по «кишке» вместе с российскими пассажирами. — Дайте-ка вашу сумку! — попросил Макмиллан. — Спасибо, я сам. — Вы наш гость? — настойчиво проговорил тот. Савелий наконец догадался, что к чему, и безропотно отдал сумку. Американец придержал его за руку, толкнул чуть приметную дверь в «кишке», и они оказались на трапе, у которого их ждал сверкающий черный «порше». Уже в машине капитан не преминул поставить Савелия в известность: — Полковник послал за вами. — Классная тачка! — Тачка? — не понял капитан Макмиллан. — Это жаргон… — начал было объяснять Савелий, но подумал, что это бесполезно, и тотчас добавил: — Означает высшую степень похвалы! — Выходит, я могу сказать своей возлюбленный, что она «классная тачка»?! Легко, словно пушинка, подхваченная ветром, машина рванулась вперед. — Что? Девчонке?! Ну, капитан, ты даешь! — развеселился Савелий. — Это можно сказать только о машине, — пояснил он. На этот раз рассмеялся капитан. — Чего это ты? — поинтересовался Говорков. — Представил себе ее лицо, если бы я, допустим, назвал ее «классной тачкой»!.. — А я твое! — Савелий зашелся в хохоте. — Что — мое? |