Онлайн книга «Зона для Сёмы–Поинта»
Сема–Поинт тоже подтвердил свое согласие едва заметным наклоном головы. А завхоз продолжил: — Судя по всему, вы без каких‑либо проблем спокойно разобрались с местами, тем более что все места равнозначные и блатных мест нет. Да, вот еще: забыл сказать одну вещь, если кто‑то беспокоится за сохранность своих вещей, то их можно сдать ко мне в каптерку, а нет беспокойства, то можно сложить их под своей шконкой! Еще вопросы? Никто ничего не спросил, и завхоз махнул рукой: — В таком случае подходите по одному к моей каптерке и получите продукты на ужин… После того как все получили свои порции сухого пайка, они принялись за приготовление ужина. Несчастный старик, в буквальном смысле уничтожив полученную им пайку в какие‑то минуты, бросал по сторонам завистливые взгляды на ушастого парня, с которым ему пришлось поделить банку кильки. — Ну, ты, старый, и проглот! — недовольно заметил его вынужденный напарник. — Не проглот я, сынок, — мягко возразил тот. — Просто солитер во мне сидит и все сжирает изнутри: потому я все время и голодный хожу, — он даже всхлипнул. Не выдержав сам, а также и перехватив злой взгляд Чижика, Сема–Поинт решил разрядить обстановку: взяв оставшийся кусок хлеба, оставшуюся от своей порции кильку, он отнес старику. — Вот спасибо тебе, сынок! Спасибо преогромное тебе, спаситель ты мой! — несчастный старик просто заворковал от счастья и тут же принялся судорожно впихивать принесенное себе в рот. — Да он же больной на всю голову, а ты его жалеешь! — недовольно бросил вслед Семе–Поинту ушастый, который назвал несчастного старика проглотом. Сема–Поинт вернулся, наклонился и уставился в его глаза: — Мне бы очень хотелось взглянуть на тебя в возрасте этого старика, — тихо заметил он, не мигая глядя в его глаза. — Вполне возможно, если ты и доживешь до его возраста, ты будешь писаться и какать под себя в кровати, а от пролежней у тебя сгниет мясо до самого позвоночника, но ухаживать за тобой будет некому, потому что ты никого не любишь, кроме себя, и ты так и сдохнешь, одиноким и никому не нужным, весь в говне и моче провонявший… Картина, описанная Семой–Поинтом, была столь ужасной и омерзительно–красочной, что в жилой секции воцарилась мертвая тишина. Было такое впечатление, что каждый из присутствующих примерил на себя описанное будущее. Но более всего эти описанные картины вникли в душу ушастого, который испуганно захлопал глазами, силился что‑то сказать, но не мог вымолвить ни слова и лишь хватал ртом воздух, словно рыба, выброшенная на берег. — Никогда не смейся над убогими, ибо и тебя может не миновать чаща сия! — философски подытожил Семеон. Сема–Поинт покачал головой, наконец‑то отвел глаза от ушастого в сторону и парень сразу молча уткнулся глазами в кильку. В этот момент в голове ушастого медленно прошел какой‑то мыслительный процесс, после которого он отломил небольшой кусочек хлеба от своей пайки, положил на него небольшую кильку из собственной порции и протянул старику. Для того это было столь удивительным, что он не сразу решился взять подношение ушастого, а когда взял, тихо пролепетал: — Спасибо, сынок, — и тут же вкинул в рот свалившийся нечаянно кусок пищи. — А у тебя, мужик, не все потеряно, — отметил Семеон того, кто поделился со стариком, заметив, что Сема–Поинт встал со шконки, спросил: — А ты куда это, приятель, до ветру, что ли? — Да, нет, завхоз попросил подойти к нему в каптерку… — Когда? — удивился Семеон. — Еще в тот раз… — Тебя не напрягает это? Ты ж его совсем не знаешь, — Семеон явно был недоволен неожиданным приглашением. — Может, мне с тобой пойти? — Не беспокойся, все будет о’кей! — подмигнул Сема–Поинт. — Хорошо, как скажешь, — Семеон пожал плечами, но, дождавшись, когда Сема–Поинт выйдет из жилой секции, тут же направился вслед за ним: мало ли чего?.. Подойдя к двери каптерки, Сема–Поинт осторожно постучал и спросил: — Можно? — Да, входи, — глухим голосом ответили из‑за дверей. Сема–Поинт распахнул ее настежь. В небольшой комнатке у самого окна стоял малогабаритный столик, за которым сидел завхоз спиной к улице. Перед столом стояла табуретка. Одна стена комнаты была сплошь усыпана дверцами встроенных шкафов–ячеек. На каждой дверке ячейки стоял порядковый номер и были укреплены шпингалеты. Именно в этих ячейках и хранились вещи вновь прибывшего этапа. Перед завхозом стояла стеклянная полулитровая банка с крышкой. В вазочке горкой навалены дешевые конфеты–подушечки. В пепельнице кучка пепла от сгоревшей бумаги. Глаза завхоза тупо уставились в одну точку перед собой. Семе–Поинту показалось, что они были на мокром месте. Так могут плакать только сильные духом мужчины, которые столкнулись с трагической потерей кого‑то из близких. — Что‑то случилось? — едва не шепотом спросил у него Сема–Поинт. Завхоз не ответил, словно ничего не слышал: он продолжал смотреть застывшим взглядом в никуда. — Извини, земляк, может, я не во время и мне лучше уйти? — снова спросил наш герой, на этот раз чуть громче. Завхоз медленно поднял взгляд на него и какое- то время как бы пытался вникнуть в суть вопроса и понять, кто перед ним стоит и о чем спрашивает, потом вернулся от своих мыслей к действительности, покачал головой, словно китайский болванчик, и кивнул ею на свободную табуретку. — Присаживайся, земляк, — бесцветным голосом предложил он. Сема–Поинт опустился на табуретку и не стал допытываться от него ответа. Так они просидели несколько минут при полном молчании, глядя друг на друга почти не мигая, пока хозяин кабинета не прервал их молчание: — Как все глупо! — с надрывом воскликнул он. Сема–Поинт вдруг «услышал» его мысли: «Эх, дружбан, дружбан, как нечестно ты поступаешь со мною… Ведь обещал и клялся, что мы никогда не бросим друг друга… Обещал, а сам взял и бросил меня!.. Господи, о чем я базарю? У меня что, глюки начались? Его же нет!.. Нет, и я уже никогда его не услышу!.. Мы же с тобой, Филя, столько всего испытали, прошли через такие препоны, что другим и во сне никогда не приснится… Интересно, что это за пацан передо мною? Я что‑то не припомню случая, чтобы ты, Филя, за кого‑нибудь такие добрые слова говорил… Разве только обо мне, да и то давно уже… |