
Онлайн книга «У нас убивают по вторникам»
Тощинский выпучил глаза и побагровел. Врач, присутствовавший в свите, лихорадочно вспоминал, какие лекарства имеются в его походной аптечке. Но Тощинский справился с приступом остолбенения, вырвал из кармана красную книжечку, раскрыл, сунул в глаза Анне Антоновне. — На! Пропуск в рай — и то меньше значит! Мне по статусу положено отдельное купе, поняла? — Так идите и займите любое, — хладнокровно ответила Анна Антоновна. — А мой билет на это место в этом купе, и я никуда не уйду. Тут как раз подошел Галкин и, понаблюдав немного, благоразумно удалился. И рассказал Маше и Людмиле, что какая-то странная женщина не хочет уходить со своего места, да к тому же не узнает Тощинского. — Стас! — завопил Тощинский, обращаясь к шкафообразному мужчине, который мог пройти в дверь только боком. — Выкинь ее отсюда! Выведи и расстреляй! Живо! — Женщина, пойдемте, — сказал Стас почти мягко и протянул Анне Антоновне руку. Но та, миниатюрная, быстро влезла с ногами на диван, забилась в угол и закричала: — Безобразие! Нападение на человека! Я защищаться буду! И она выхватила из сумочки маникюрные ножницы. Стас застыл. Он был человеком женатым и знал, что рассерженная женщина с ножничками в руках страшнее террориста с автоматом. В того, по крайней мере, можно сразу же выстрелить, а в женщину стрелять не с руки. Тощинскому хорошо, у него депутатская неприкосновенность, а Стаса и посадить могут за превышение необходимой обороны. — Между прочим, — раздался вдруг из соседнего купе стариковский, но громкий и ясный голос человека, привыкшего к публичным выступлением, — я готов быть свидетелем по делу об угрозе и нападении. Как адвокат и правозащитник обещаю большие неприятности! — Это кто там еще? — поразился Тощинский. — Да так, — ответил второй охранник, закрывая дверь в купе правозащитника. Тощинский, человек смекалистый, понял, что легче сделать все чужими руками. Лучше служебными — чтобы был вид законности. — Проводница! — закричал он. — Быстро сюда, у вас бардак тут! Пришла Людмила. Маша следовала за нею, а за Машей шел и Галкин, правда, почти не видный из-за ее крупной фигуры. — Здравствуйте, — официально сказала Людмила. — В чем дело? — Найдите ей место! — приказал Тощинский. — Ваша железная дорога виновата, вы и разбирайтесь! — Пассажир должен занимать место в соответствии с тем, которое указано в билете, — сказала Людмила. — Если место по какой-то причине не устраивает, проводник может по желанию пассажира предоставить ему другое при наличии свободных. — Вот и предоставь — ей! — сказал Тощинский, снимая пиджак, уверенный, что дело уже решено. — Желаете другое место? — спросила Людмила Анну Антоновну. — Нет! — Да что ты ее спрашиваешь, предоставь и все! — Не имею права. — Так. Последний день работаешь! — тут же пригрозил Тощинский Людмиле. — Ничего подобного, — улыбнулась она. — Вы мне не начальство, я вас вообще не знаю. — И эта туда же! Врать не надо, не надо врать! — взбеленился Тощинский. — Ну, одна может меня не знать, может, она в погребе жила, а ты-то! Ты в поездах ездишь, у вас тут радио, газеты! — Ну и что? Я действительно вас не знаю. — Тощинский я, дура! — заорал Виктор Эмильевич. — Публичное оскорбление и хулиганство, статья первая, пункт «б»! — донеслось из-за стенки: правозащитник обладал не только звучным голосом, но и тонким слухом. — Молчи! Идиоты какие-то! Устроили тут! Тощинский раскричался не на шутку. Людмила почувствовала в это время щипок в талию, повернулась. Маша с удивленными глазами прошептала: — Ты чего? В самом деле же нажалуется. Не уволят, ясно, но неприятности будут. И зачем ты говоришь, что его не знаешь? — А чтобы проучить, — сказала ей на ухо Людмила. — Я думаю, Ольга в этом случае поступила бы так же. Маша уже много знала о двоюродной сестре Людмилы, ее способностях и довольно благородных, хоть и странных, поступках. И ей вдруг захотелось тоже совершить благородный и странный поступок. Потеснив корпусом Людмилу, она спросила громко и веско: — Так, я не поняла, тут ссадить, что ли, кого-то надо? Мужчина, чего это вы безобразничаете? А? Вам тут не пивнушка, а вагон мягкого класса, между прочим! Приличные люди проезжают! А если что не нравится — на ближайшей станции милости просим, до свидания! И пишите письма в МПС. Есть вопросы? Тощинский застыл. Он смотрел на Машу и не в силах был вымолвить ни слова. Потом, медленно поворачивая голову, будто перископ подводной лодки во вражеском море, обвел глазами присутствующих: не смеется ли кто? Но Анне Антоновне было не до смеха, Людмила смотрела твердо, Маша грозно, лица охранников были каменными, прочий персонал Тощинского куда-то попрятался и реакция его была неизвестна (слышалось, впрочем, прысканье из туалета и странные звуки из тамбура, но они не доходили до Тощинского). Испуганно улыбался лишь Галкин, но Тощинский его не видел. — Я понял! — сказал наконец Тощинский. — Издеваться надо мной вздумали? — Никто не издевается, — сказала Маша. — Кстати, вот у женщины билет есть, а ваш-то где? Тощинский был настолько, как выражаются историки, описывающие крупные военные сражения, деморализован, что начал шарить по карманам, отыскивая билет. А его и не было, он был, как всегда, у кого-то из помощников. — Где билет? — закричал Тощинский. Но, похоже, тому, у кого был билет, было совсем плохо — из туалета доносились чуть ли ни рыдания и стон: «Не могу!» — Ясно, — Маша села рядом с пассажиром, имея на это служебное право. — Будем оформлять безбилетный проезд. — На! — швырнул перед ней Тощинский пачку денег, которые были у него под рукой, в бумажнике, где он смотрел билет. — Дача взятки при исполнении, статья семнадцатая, часть вторая Уголовного кодекса, — тут же послышалось из-за стены. — Мне ваших денег не надо! — гордо отказалась Маша. — Да ладно! — не поверил Тощинский. — А то я баб современных не знаю. Да любая за сто долларов. — и он перечислил, что, по его мнению, может сделать современная женщина за сто долларов. И все его предположения были одно грязнее другого. И тут возник Галкин. Когда он успел пробраться, неизвестно. Но вот уже стоит перед Тощинским, причем стоячий Галкин оказался лишь ненамного выше сидячего Тощинского. И вдруг говорит: — А за это, между прочим, по морде бьют! — И любой суд оправдает! — подтвердили из-за стенки. — Да я тебя. — приподнялся Тощинский. — Я тебя, урода. |