Книга Пересуд, страница 39 – Алексей Слаповский

Поэтому, предполагает Артем, вспоминая этот сон, мне он и снится: я хочу, чтобы финал был другим, но никак не получается.

В этот раз он почти добился своего, оторвался от уродины и хотел было направиться к стриптизерше, но тут выстрелили — то ли в нее, то ли в него.

Артем очнулся.

И, еще не проснувшись окончательно, спрыгнул вниз.

Некоторое время не мог сообразить, что осталось в его сознании от сна, а что — уже явь. Работяги сидят впереди с закуской и выпивкой — это, пожалуй, явь. Но автомат откуда? А этот мужик с ружьем, выходящий из туалета, — это что? И почему так странно выглядят пассажиры? Что вообще происходит?

— Ну, ты и спать! — позавидовал Притулов. — Чуть все на свете не проспал.

— Нет, я не понимаю, что за дела? — обернулся Артем к Козыреву.

Тот неохотно объяснил:

— Захват автобуса.

— Какой захват? Кем?

— Нами, — объяснил Маховец. — Мы страшные рецидивисты и бандиты.

Фигура сонного Артема, который необыкновенно крепко спал, ничего не знает, хлопает глазами, многим показалась нелепой, почти смешной. Ни Маховцу, ни Притулову, ни Петру в голову не пришло, что Артем может представлять опасность.

А Артем уже понял, что произошло. Он понял, но продолжал щуриться, изображать сонного, даже зевнул и похлопал ладонью по рту.

— Никак не войдет в тему, — усмехнулся Петр.

И ошибся: Артем был уже в теме.

Он рванулся к автомату, который Маховец положил рядом на сиденье, схватил его, успел понять, что это «АКМ», с которым он имел дело, когда служил в армии (и был, кстати, отличным стрелком, потому что любил делать хорошо все, что делал), отскочил, поднял автомат, целясь в Притулова, и закричал:

— Бросай ружье!

Притулов усмехнулся:

— А если не брошу?

— Выстрелю!

— Стреляй, — разрешил Притулов и приставил дуло к голове Лыткаревой. С другой стороны у него сидел Тепчилин, но Притулов верно рассчитал, что угроза пожилой женщине выглядит страшнее, чем угроза мужчине. Мужчина на то и рожден, чтобы при случае погибнуть, а женщина в возрасте — она всегда мать, даже если нет детей, позволить ее убить — жутко.

Татьяна Борисовна замерла, только подняла слегка руку, будто для того, чтобы убрать ружье, но так и застыла.

— Не балуй, — посоветовал Маховец. — Отдай пулялку.

Артем растерялся.

— Бросай, я сказал! — закричал он опять.

— Будешь орать, выстрелю первым, — пообещал Притулов.

Козырев негромко сказал:

— Не наша сила, Артем. Людей только постреляем. Они из тюрьмы сбежали, им терять нечего.

Артем и сам понял, что ничего не сумеет сделать.

Маховец встал, вырвал у него автомат и локтем ударил Артема в лицо.

— Лезь обратно и спи дальше, — сказал он ему.

— Вас все равно схватят всех, — сказал Артем, зажимая нос рукой.

— А это не твое дело. Лезь, я сказал!

Артем полез на спальное место.

Мельком глянул на Елену и ее временного кавалера.

И вдруг улыбнулся ей: ничего, меня пока победили, но я не сдался.

После этой встряски решили еще выпить — и захватчики, и пассажиры.

Нина осмотрела Ваню, оказалось — ничего страшного, пуля оставила кровавую бороздку на руке, но не задела кости.

— Везучий, — сказала Нина.

Они сели вместе.

Вика, выйдя из туалета, села позади всех. Очнувшийся Тихон направился к ней, но она взмахнула рукой, отгоняя его. Съежилась, сжалась, смотрела в окно.

Притулов, налив полстакана водки, пошел было к ней, чтобы угостить и утешить, но она, увидев это, закричала:

— Не подходи! Не подходи!

— Оставь ее! — сказал Маховец. — И хватит уже маньячить. Нашел место.

— Кому-то не нравится?

— Мне не нравится.

Притулов и Маховец посмотрели друг другу в глаза. Оба были вооружены, оба способны на все. Оба это поняли. Обоим не хотелось погибнуть во взаимной перестрелке.

И Притулов вернулся на место.

Маховец решил вернуть недавнее дружелюбие. Встав, он сказал:

— Ну что ж, граждане присяжные. Мы немного отвлеклись. Давайте так: никто не шумит, никто никого больше не трогает. Тихо и спокойно едем. А мы скоро сойдем.

— Когда? — спросила Елена.

— Я вам отдельно сообщу, — улыбнулся Маховец. — Письменно. — И добавил, опять обращаясь ко всем. — Вы думаете, это все из-за нас случилось? Это из-за вас! Потому что вы с самого начала на нас смотрите, как не на людей. А мы такие же люди.

Ваня дернулся так, что носовой платок, которым Нина пыталась перевязать ему руку, сорвался и упал.

— Вы люди? — закричал он. — Такие же? Скоты! Сволочи! И ты главный скот! Твари поганые, еще людьми они называться хотят! Скоты! Сволочи! — Ваня повторялся, потому что не очень много знал слов, которыми можно обозвать кого-либо. То есть знал, но не любил.

— Замолчи, — сказал ему Маховец укоризненно, показывая, что не хочет опять усмирять физическим воздействием.

— Не замолчу! Какие вы люди, скоты, какой ты человек, ты на себя смотрел? Гамадрил, животное, пень с глазами, у тебя же одна извилина на всю голову, сволочь!

— А у тебя сейчас ни одной не будет.

Маховец пошел к Ване, но на его пути встал Курков.

— Не трогай пацана! Можешь меня опять ударить. А он правду говорит — нечего, в самом деле, человека из себя корчить! Твари, издеваются и еще себя уважать заставляют! А этого не хотел? — Курков, выставив руку, положил на ее сгиб другую.

Маховец хотел было ударить по оскорбительной руке, но тут его толкнули сбоку. Он удивленно посмотрел: это старуха Лыткарева осмелела.

— Хватит хулиганить! — закричала она. — У меня самой сын в тюрьме сидит, а ведет себя нормально! Разошлись тут!

Была у нее при этом надежда, что, узнав про ее тюремного сына, эти безобразники уважат ее и притихнут. Ведь есть же у них, она слышала, какие-то правила, чтобы не трогать своих, а заодно, наверно, и родственников.

— В самом деле, перестаньте! — выкрикнула Нина.

И тут пассажиры как с цепи сорвались — начали кричать, обзываться, возмущаться, даже Тепчилин и Желдаков высказали недовольство негромкими, но сердитыми голосами. Маховец отошел к водительской кабине.

Притулов стоял там наготове. Личкин тоже вскочил, соображая, чем защищаться, если что.

Казалось, еще немного — и на бандитов бросятся.

Но тут Козырев громко сказал в микрофон: