Онлайн книга «Тираны. Страх»
|
Царь хмыкнул, кивнул и дал знак освободить руки монаха. Хромая, взмахивая при каждом шаге руками, настоятель спустился со ступеней и подошел к застывшему исполину. Запрокинул голову, всматриваясь в его лицо. Омельян беспокойно затоптался, поежился и склонился к старику, удивленно пробасив: — Ишь… Никто, кроме самих опричников — да и то далеко не все, — не осмеливался так близко подходить к Омельяну Иванову. Разве что по незнанию или глупости, как минувшей осенью двое молодых, из недавно набранных, Егорка Анисимов да Илюшка Пономарь. Напились вина да вздумали потешаться над тугоумным и с виду медлительным Омелькой. Придумали его, спящего, по лбу винным ковшом ударять и под лавку, на которой он спал, прятаться. Проснулся Омелька — нет никого. Почесал лбище, пожал плечами да уснул снова. Второй раз проснулся, ощупал голову, пробубнил свое неизменное «ишь» и опять захрапел. А на третий раз, не вставая с лавки, запустил под нее руки, ухватил в каждую по шутнику. Поднял над собой да ударил их головами друг о дружку. Отбросил подальше бездыханных и лег спать до утра, безмятежный. Царь, узнав о проступке, долго смеялся. Запретил Иванова наказывать, а на другой день из караульного полка в Малютин отряд перевел. Лошадь ему лично выхлопотал через посольских — французскую, особо крупной породы, мохноногую тяжеловозку. В летучий грязновский отряд Омельян не годился, а вот обстоятельным скуратовским молодцам впору новобранец пришелся, кулаком вышибавший тесовые двери. Иван, наряду со всей опричной братией, с любопытством наблюдал за смотревшими друг на друга настоятелем и Омельяном. Игумен не дрогнул под тяжелым взглядом опричника. — Как же тебя так, несчастный? — спросил он тихим голосом, неотрывно глядя в глаза малоумного. Омельян нервно фыркнул, подрагивая крыльями носа. Заурчал в бороду — негромко, но с оттенком угрозы. Игумен успокаивающе кивнул: — Ничего, дитя мое, ничего… Делай, что велят. Потеряв терпение, Иван прикрикнул: — Довольно любоваться друг дружкой! Ну, Омеля, покажи, на что способен! Польщенный царским вниманием опричник мотнул башкой и принялся шевелить запухшими пальцами, готовясь к новой потехе. Настоятель обвел взглядом связанную притихшую братию и громко, как мог, сказал лишь: — Молитесь со мной! Посмотрев на вновь схватившегося за колокольное ухо Омельяна, перекрестился. — Мученик твой, Господи… во страдании своем венец нетленный… крепость твою… мучителей низложи… сокруши и демонов немощныя дерзости… Под рык опричника и гул монашеских голосов колокол дрогнул, оторвался от земли. Из-под ногтей Омельяна брызнула кровь. Выгнув спину дугой, он тянул кверху медное тело «благовестника». Колокол потряхивало, краем он бился о колени поднимавшего. Не обращая внимания на боль, Омельян тянул. Из носа его снова хлынула кровь, заливая залохмаченный бородой рот. Рык сменился на громкое бульканье и сопение. — Уронит… — по-бабьи ойкнул кто-то в толпе. На него цыкнули, сбили оплеухой шапку. Отплевываясь красным, Омельян рванул колокол и подтолкнул его коленом. Едва удержался на ногах — все тело его повело вперед, вслед за тяжеленной ношей. Но устоял и выпрямился. Игумен, возле которого опасно ворочался колокольный бок, не отступил. Будто пушечный залп дернул воздух — грохнул единый ликующий вопль: — Гойда! Надсадно сипя, Омельян держал «благовестника» перед собой. Колокол висел в его руках как на балке. — Звони! — приказал царь настоятелю. Старик скорым шепотом дочитал молитву. Перекрестил тусклую медь и багрового опричника. Взялся за веревку. Качнул язык, разгоняя. — Исцели его, Господи… Бо-ом-м-м! — густым одиночным звоном наполнился воздух. Горло Омельяна заклокотало, будто вода закипела в груди, грозя излиться наружу. Второй удар колокольного языка заставил великана содрогнуться. На мгновение взгляд его прояснился, слетела мутная пелена, в глазах отразились боль и растерянность. Бо-ом-м-м! — еще раз успел отозваться колокол в ослабевших руках опричника, прежде чем тот выпустил его и завалился на спину. Толпа охнула — словно ветер пронесся по двору. Ивана и стоявшего рядом с ним Малюту обдало горячими кровяными брызгами. Царь успел прикрыться рукавом, Скуратову же перепачкало все лицо. Иван опустил локоть и разразился смехом. Встрепенулась, загомонила опричная братия. Полыхнула гоготом. — Жив ли Омелька? — полюбопытствовал хохотавший царь, вытирая рукав о чье-то плечо. К упавшему великану подскочил Тимофей Багаев. — Жив! — облегчено крикнул. — Не зашибло! Сморился от перетуги! Склонясь над ступенями и чертыхаясь, Скуратов стряхивал с бороды студенистые капли. — Тимоха, дери тебя леший! Ты что ж одежу государя испакостил? И меня мозгами забрызгал!.. — Да не я! — откликнулся опричник. — Колдун вот, напоследок, видать… Багаев шагнул обратно, к исходящему смертной дрожью настоятелю. Голова старика была развалена надвое. Опричник взглянул на свой топор. Нагнулся, ухватил потрепанную полу игуменской однорядки, отер с лезвия налипшие седые пряди. — Гляжу — ворожит! — пояснил он государю. Глаза его возбужденно блестели. — На Омельянушку нашего морок наводит, того аж перекосило всего… Иван усмехнулся и кивнул. Воодушевленный царской благосклонностью, Тимофей пояснил: — А ну как переметнется он в богомольцы? Подумает, что и впрямь над ним чудо сотворилось… А мы богатыря такого лишимся! Опричник неожиданно осекся, почувствовав, как на его плечо легла чья-то рука. Обернулся. — Дурак ты, Тимоха! «Поду-у-мает»! — передразнил озлобленный новым проигрышем Грязной. — Чего он «подумает», если ему думать-то нечем?.. Васька с размаху впечатал в ладонь Багаева новый кишень. Отошел, раздраженно хрустя снегом. Царь добродушно рассмеялся вслед незадачливому спорщику. Малюта охотно поддержал, потряхивая животом. Покатывались и остальные. Тимофей спрятал деньги в кафтан. Поклонился Ивану: — Молю тебя, государь, не серчай на преданного слугу своего! Смех на дворе затих. Все с любопытством смотрели на царя и замершего опричника. Иван потрепал влажный ворс своей шубы. Поднес пальцы к лицу, словно принюхиваясь. — Возможно ли муху убить на дерьме, да рук не запачкать? Одобряя государевы слова, загудела толпа. |