Онлайн книга «Умножающий печаль»
Смаглий толкнул меня плечом в плечо: — Если не снимете браслеты, я не смогу отстегнуть привязные ремни… — Ну и что будет? — Как что? — удивился Смаглий. — Я ведь нарушу правила Аэрофлота. А для меня нарушать правила — боль сердечная, мука совести. Будь человеком, отомкни эту гадость, избавь от душевных страданий. Я усмехнулся: — Ага! Я тебя отстегну, а ты безобразничать начнешь… — Господин криминальный начальник! Смеетесь над униженным и оскорбленным? Я что — с дуба екнулся? Под нами десять километров! Можно сказать, Марракотова бездна! Даю слово почетного потомственного миллионера! А оно, как золото, нетленно. Я обернулся к сидящему позади нас майору Котову: — Дай ключ… Котов слышал наш разговор, неодобрительно покачал головой и, протягивая ключ, недовольно спросил: — А если этот сраный миллионер станет выдуриваться здесь? — Слушай, друг, долбанный по голове, мне что — жить надоело? — горячо вступил Смаглий. — Ты пойми — я жить ужасно люблю… — Ну да! — хмыкает Котов — То-то подсчитали, срок жизни нового русского — тридцать четыре года. — Может быть! — согласился Смаглий. — Значит, у меня еще три года в запасе. А потом на сверхсрочную останусь… Я расстегнул наручники, и Смаглий с облегчением затряс затекшими кистями, потом наклонился ближе ко мне и громким театральным шепотом сообщил: — Командир, ты расскажи своему цепному… Тот умник, что считал мне короткий срок, давно умер от голода. Я откинулся на кресле, прикрыл глаза от слепящего солнечного света. Пассажиры в правой стороне салона уже дремали, нацепив на глаза черные тряпичные очки из сувенирного бортового пакета. Мне было жутковато смотреть на них — будто компания несчастных безглазых слепцов сняла для увеселительного путешествия первый класс. Черные наглазники на безвольных, расслабленных лицах спящих людей… Когда-то, ужасно давно, у нас выступал в университете слепой поэт Эдуард Асадов. У него были на лице вот такие черные тряпочные очки-повязки. Читал он страстно, с выражением и жестикуляцией — о весне, о зеленых листьях, о любви. Черные диски вместо глаз были неподвижны, без дна, без надежды. Как мгла направленной на тебя двустволки. Я не мог собраться, вслушаться, понять — я только смотрел в ужасные черные диски на лице. Мои попутчики надели черные наглазники и нырнули в темноту. Может быть, во сне они видели весну, листву, баб? Я посмотрел на их лица и решил, что скорее всего им видятся в темноте бабки… Из кармана на спинке переднего сиденья я достал несколько ярких цветных журналов. С обложки «Коммерсантъ-Деньги» мне улыбался, осторожно и насмешливо, Сашка. Хитрый Пес. Я слышал, что он стал очень крутым. Но не настолько? Поперек обложки размашистый заголовок: «Александр Серебровский: „Олигархи нужны России!“». Молодой человек в стильных золотых очечках смотрел на меня с выражением «я вам всем цену знаю». В школьных учебниках в таких маленьких очках с тоненькой оправой щеголяли демократы-разночинцы — полоумный Чернышевский Николай Гаврилович и Добролюбов, уж не помню, как его там по батюшке, которых зачем-то разбудил Герцен. Я стал листать журнал, чтобы узнать, зачем нужны России олигархи, — может, они тоже кого-то собираются будить, но Смаглий сказал мне: — Давай расскажу анекдот… — Можно, — согласился я. — Слушай, а ты чего так веселишься? Сидеть придется крепко. — Не факт! — уверенно ответил Смаглий. — За деньги сел, за деньги выйду… Так вот, встречает еврей нового русского… Но досказать анекдот ему не удалось, потому что около нас остановилась стюардесса с тележкой-баром: — Что будут пить господа? Мы предлагаем вам водку, коньяк, виски, джин, вино, шампанское… Смаглий мгновенно отозвался: — Красавица! Обласкай джин-тоником. С «Бифитером»… Котов за нашей спиной от возмущения вздыбился: — Отставить! Арестованным спиртное запрещено! Смаглий обернулся к нему, печально покачал головой: — Эх, майор! Не бывать тебе генералом… Мыслишь мелко, конвойно… — Это почему? — По кочану! И по кочерыжке! Если бы ты не залупался, не портил жизнь людям, так бы мы и летели над миром — с девочками, с семгой, пьем, жрем, пока жопа не треснет. Это же первый класс! Но ты привык к «вагонзаку» — езжай не пивши… — Ты, что ли, запретишь? — зло вперился в него майор и встал с места. — Я? Упаси Господь! — Смаглий прижал руки к сердцу и огорченно поведал: — Устав. Устав конвойной и караульной службы. Там конвою допрежь арестантов запрещено спиртное. «Ваша служба и опасна и вредна» — помнишь такую песню? — Трудна… — поправил Котов. — Трудна наша служба. С такими обормотами… — Это точно! Представь морду надзирающего прокурора, когда он узнает, что меня — особо опасного! — вдрызг пьяный конвой вез. Я ведь мог захватить самолет и угнать на Занзибар… — На Магадан! — вмешался я. — На Занзибар не выйдет, а на Магадан можешь попробовать. — И, вздохнув, сказал стюардессе: — К сожалению, здесь до противного непьющая компания. Обойдемся кока-колой и минералкой… Стюардесса расставила на столиках стаканы, бутылки, еще раз с улыбкой взглянула на нашу непьющую компанию, пожелала приятного аппетита и покатила свою зазывно звякающую телегу обратно в буфет, за кулисы. Котов перегнулся через спинку моего кресла, потрогал за плечо: — Зла не хватает с этой наглой харей разговаривать… — А ты плюнь. Не разговаривай. Поспи… Он от меня никуда не денется. Только наглазники не надевай… Котов решил, что я опасаюсь, как бы он не проглядел чего важного. — Да нет, ничего… Я лучше похожу, разомнусь немного… — Валяй… Включился экран бортового телевизора — там беззвучно плясала и пела рок-группа. Я воткнул в гнездо штекер наушников — и потек печально-матовый голос Вячеслава Бутусова, «Наутилус-Помпилиус». Господи, песня какая старая! Ее уже, наверное, все забыли. …Гудбай, Америка, о-о! Где я не буду никогда. Прощай навсегда. Возьми банджо, сыграй мне на прощанье… Я достал из внутреннего кармана плоскую фляжку с деревенским бренди, которым благословил меня в дорогу Пит Флэнаган. Отвинтил неспешно пробку, налил в освободившиеся стаканы коньяк. Себе и Смаглию. Он с интересом смотрел на меня: — Нарушаешь устав, командир? — Я никогда не пью один. — Нюхнул пойло табачного цвета, пахнущее почему-то яблоками, и выпил. — Замечательно! — восхитился Смаглий — Один мой знакомый говорит, что кто пьет один — чокается с дьяволом. |