Онлайн книга «Царский пират»
– Ты что же – все про всех знаешь? – ошарашенно спросил Василий. – И про меня тоже? – Про тебя тоже, – хмуро подтвердил колдун. – Только про тебя мне неинтересно. – А не боишься, что этот опричник тебя на дыбе запытает? Он ведь злой, собака! Лаврентий чуть помолчал, а затем совсем тихо пробормотал: – Нет уж, опричника Михайлу я совсем не боюсь. Сдается мне, что он не доживет до рассвета. Что-то такое у него в лице… Что-то не то, как у покойника. – Да у всех опричников рожи, как у покойников, – вырвалось у сотника Василия. Видимо, впервые в жизни он от отчаяния и обреченности перестал бояться. – Не у всех, – сосредоточенно ответил Лаврентий. – А тут что-то не то. Уж и не знаю… Холод в яме становился нестерпимым. С неба валил снег, который тут же таял, но создавал дополнительную сырость. Мокрая земля под ногами узников начала чавкать. – Не знаю, доживет ли до рассвета опричник Михайла, – раздраженно заметил Степан. – Но мы не доживем, это точно. Замерзнем и помрем. – Нас сначала еще пытать будут, – проговорил синими от холода и страха губами Василий. – Нет, – покачал головой Степан. – Вот этого я не думаю. Опричнику так бы хотелось, но воевода не разрешит, это точно. По крайней мере, на его месте я бы не разрешил. А он, похоже, умный человек. – Сволочь, – выругался сотник. – С моим отцом чарку пил, на охоту ездил, меня на колене качал. А теперь что же? Не ждал я от дяди Ивана. – Золото, – пожал плечами Степан. – Слишком много золота мы привезли в том проклятом сундуке. Вот и позарился твой дядя Иван. Но пытать он нас не позволит. И знаешь, почему? Потому что во время пыток будут лишние разговоры, их могут запомнить разные люди. А князю Ивану это ни к чему теперь. – Так что же будет? – не выдержал Василий и чуть ли не закричал. Лицо его исказилось, он плохо владел собой. Впрочем, как было его не понять – человек пережил такой моральный удар. – Что будет? – переспросил задумчиво Степан. – Казнят нас. Просто так, без всяких пыток и лишних разговоров. Как изменников и ливонских засланцев. А сундук с золотишком достанется князю Хованскому – целым и нетронутым. Вот так-то. Ближе к вечеру опять появился Михайла. Его лицо снова свесилось сквозь деревянную решетку. – Решили, – радостно сообщил он. – Воевода приказал завтра на рассвете вас всех на кол посадить. С утра пораньше! Целый день умирать будете! Сейчас колья уже вкапывают. Слышите, стучат? Вот завтра потеха-то будет. – Хоть бы поесть дали, – пробормотал окончательно окоченевший Лембит. Не в силах стоять больше на ногах, он сел на корточки, обхватив себя за плечи руками. – Зачем тебе еда? – рассмеялся опричник. – Голодному на кол легче садиться. Живот пустой, скорее провалишься и подохнешь. – А скажи, Михайла, – поднял голову кверху Лаврентий. – Когда мамка тебе половой член лучиной жгла, ты сильно плакал? За что она тебя так? Мужиков сильно ненавидела? Обидели ее? Опричник поднялся на ноги, и теперь лица его было больше не видно. – Пытать вас воевода не дозволил, – послышался его приглушенный голос сверху. – Но для тебя, колдун, я специально велю кол потолще затесать. Чтоб проваливался ты подольше и побольнее. А я буду тебе в глаза смотреть. Можно ли заснуть накануне собственной казни? Можно ли заснуть, находясь в глубокой ледяной яме, где под ногами чавкает мокрый снег? Наступил вечер, стемнело, а затем наступила ночь. Из ямы были слышны звуки засыпающей крепости: перекличка часовых на стене, ржание лошадей в расположенной поблизости конюшне, перекрикивание отходящих ко сну стрельцов… Ночью слегка подморозило. Степан стоял, прислонившись спиной к деревянному креплению ямы. Он закрыл глаза, потому что смотреть все равно было не на что – царила полная тьма. Говорить тоже было не с кем. Лаврентий совершенно углубился в себя и только шевелил губами. То ли молился Богу, то ли разговаривал с духами, а может быть, посиневшие губы просто дрожали от нестерпимого холода. Василий замкнулся в себе и больше не отвечал на вопросы. Он сидел рядом с Лембитом в такой же позе, опустив голову. Вспоминал свое детство в родительском доме? Думал о том, узнает ли когда-нибудь отец о том, какой смертью погиб его единственный сын? Или будет по-прежнему дружить с князем Хованским, так и не догадываясь ни о чем? О предстоящих муках на колу Степан не думал. Этого ему не хотелось. Что толку думать о том, чего все равно не избежать и на что ты никаким образом не можешь повлиять? Будет кол, будет боль, будут страдания. Но когда это случится, тогда и случится, а торопить это и ужасаться заранее не стоит. Степан думал о том, что завтра они все четверо примут смерть и навсегда исчезнут с лица земли. Будто их и не было никогда. Воевода Хованский все верно рассчитал. Кто вспомнит об их появлении в крепости? Стрельцы? Да они забудут через три дня каких-то чужаков-лазутчиков, посаженных на колы по приказу воеводы. Опричник? Да, но сколько еще жить осталось этому опричнику? Князь Хованский приберет себе этот самый сундук с золотом и станет еще богаче прежнего. И никто никогда об этом не узнает. А что случится теперь с кораблем – с их «Святой Девой»? От холода Степан даже уже не дрожал, он словно превратился в деревянный столб. В другое время это беспокоило бы его – можно насмерть простудиться, но в свете завтрашних событий это уже не имело никакого значения. В крепости царила тишина, нарушаемая лишь изредка раздававшимися криками часовых: «Посматрива-а-а-ай!» – редким тявканьем приблудных собачонок и пофыркиванием мирно спящих лошадей. Внезапно откуда-то издалека и сверху послышался странный гул. Этот гул нарастал, становясь все сильнее, как нарастающий шум морского прибоя. Так море шумит во время шторма! Валы катятся один за другим и, с грохотом разбиваясь о берег, накрывают один другой. Если случается встретиться у берега трем мощным валам подряд, то шум их все нарастает, нарастает, и кажется, что сейчас случится всемирный потоп… Через несколько мгновений грохот перестал быть однородным, он переместился. Неподалеку от ямы, где сидели узники, что-то рухнуло. Затем в крепостном дворе полыхнуло огнем, и Степан увидел тускло освещенные лица своих товарищей. Ох, лучше бы он не смотрел на них в ту минуту: ему показалось, что он видит лица покойников. Раздались крики. Караульные на стенах поднимали тревогу, звали к оружию. Во дворе, совсем рядом с тюремной ямой послышались встревоженные голоса, отрывистые воинские команды. Проснувшиеся лошади в конюшне тревожно заржали. Грохот повторился. На этот раз с нескольких сторон послышались звуки чего-то бьющегося, разрушающегося. Сразу вслед за этим – человеческие вопли и новая вспышка пламени. – Что это? – Ливонцы пошли на штурм, – округлив глаза, сказал встрепенувшийся и вскочивший на ноги Василий. – Недаром мы плоты видели. Ночью пошли: видно, хорошо приготовились. |