Книга Возвращение в Панджруд, страница 109 – Андрей Волос

— Куда ты?

— Хозяин!

Муслим шагнул, обнял, прижался костлявым телом.

Господи. На сколько он старше? Года на четыре? На пять?

Слуга моргал мокрыми глазами, по-собачьи глядя, страдальчески морщась и кивая, должно быть, своим собственным надеждам:

— Хозяин! Не ходите! Поедемте домой, хозяин! Очень вас прошу, хозяин! Не надо вам туда!..

Показалось, что в эту секунду неприметно изменились свойства самого времени: поток уплотнился, стал жестче, как будто подготавливая естество к схватке, которую предстояло выиграть.

Господи, ну нету сил смотреть на этого глупого старика!..

— Что ты несешь?! Езжайте, не ждите. Я сам вернусь.

Бросил повод.

Стража расступилась.

Шагнув за порог, невольно оглянулся: Муслим стоял сгорбившись, закрыв ладонями лицо...

Все.

Переходы, галереи... Внутренний двор, где с утра до вечера сидят престарелые вельможи, пуст.

— Куда?

— К эмиру. Царь поэтов!

— Проводи...

Шаги двух стражников за спиной. Никогда такого не было... входил как к себе домой... что же будет-то, господи.

— Ждите.

И тут же из-за занавесей:

— Царь поэтов? Вот как! Ну-ка сюда его, сюда!

— Пройдите, уважаемый.

Что за “уважаемый” еще! Отродясь такого не было!..

В низком поклоне семенящей походкой... у него привилегия: не ползти на карачках, а на своих двоих. Пусть и на полусогнутых.

— Стой, раб!

Это Гурган.

В зале довольно сумрачно.

— Ты что делаешь, раб?!

— В чем дело, господин Гурган?

— Почему не кланяешься эмиру?!

Джафар опустился на колени, прижался лбом к полу. Не поднимаясь:

— О повелитель! (Да, он будет игнорировать Гургана, обращаться прямо к эмиру) Ваш прославленный отец, солнце Бухары эмир Назр позволил мне ходить в его присутствии... вы хотите отнять у меня это право?

Нух буркнул что-то, вяло махнул рукой.

Гурган перевел:

— Ну что ж. Великий эмир Нух оставляет тебе это право... ты ведь был Царем поэтом... это весомый титул.

— Повелитель, позвольте задать вопрос.

Повелитель молчит. Вместо него снова приближенный:

— Ну?

— О повелитель, почему господин Гурган говорит “был”?

Нух немотствует.

— В смысле?

Стало быть, до эмира не достучаться. Эмира как бы и нет. Есть только господин Гурган. Ну хорошо...

— Вы сказали: “Был Царем поэтом”. Я разжалован?

— А ты как думаешь?

— Вряд ли мне стоит в данном случае предаваться каким-либо раздумьям, господин Гурган...

— Не умничай. Тебя придется не только разжаловать... собственно говоря, если голова падает с плеч, разжалование происходит само собой. Поэтому о разжаловании я не думал. Есть вещи более серьезные...

— Еще более серьезные?

— Напрасно усмехаетесь, дорогой Джафар!

Опять, после хамского своего тыканья, взял вежливый тон. Но одновременно и язвительный.

— Бог с вами, господин Гурган, мне совершенно не до смеха. Разве есть более серьезные вещи, чем охота за чинами и наградами?

— Напрасно предполагаете, что я разделю вашу иронию. Если человек, пробившийся к высотам положения, посмеивается над ними, он становится просто жалок.

— Пробившийся? Вы хотите сказать, что я...

— Отталкивали других.

— Отталкивал?

— Интриговал, карабкался изо всех сил... Именно это.

— Гм... кажется, я не был замечен в подобном.

— Да? Это ты так думаешь?

Снова тыкает, скотина. Попробовал бы он прежде тыкнуть... Нарочно выводит из себя. Зачем? Хочет добиться вспышки возмущения. Продемонстрировать эмиру бунтующего раба...

— Да, господин Гурган, это я так думаю.

— И понятно почему: свое-то не пахнет. Не правда ли?

Звон в ушах — это что? Кровь, что ли, хочет вырваться наружу?..

— Вам виднее, господин Гурган.

— Ну что вы, дорогой Джафар. При чем тут я. Я в этих делах не судья. А есть знатоки...

— Кто же это?

— Как кто? Ваши подопечные... вот, например, господин Калами. Кстати, как вы относитесь к творчеству этого уважаемого поэта?

— Видите ли, господин Гурган...

— Не усложняйте, не до того. Можете коротко сказать: да, нет?

— Трудно столь однозначно, поскольку...

— Но вы же рекомендовали его стихи к прочтению перед самим эмиром?

— Да, несколько раз рекомендовал...

— Что значит “несколько”?

— Господин Гурган, вы ставите меня в тупик. Что значит “несколько”? — что обычно.

— Не существует никакого “что обычно”. Существуют расхождения. О которых вы, вероятно, и сами знаете.

— Вот именно! — неожиданно произнес эмир высоким, почти детским голосом.

Гурган сделал жест обеими ладонями; в иной ситуации его можно было бы принять за приглашающий, однако сейчас он значил примерно следующее: видите, эмир тоже так считает.

— Например, посланник Аллаха — да благословит его Аллах и приветствует! — сказал: “Несколько лет — это между пятью и семью”. Некоторые говорят: “Несколько — это между тремя и семью”, а другие — что несколько составляет от одного до четырех. Есть и еще мнение: “Несколько — от одного до семи, девяти или десяти”. Иные утверждают, что несколько — это от десяти до двадцати. И также — по десяткам до сотни. А если число превосходит сотню, то это уже не “несколько”, а “с лишним”... Согласитесь, все это вносит определенную путаницу.

Гурган помолчал, как будто позволяя слушателям переварить сказанное, затем спросил:

— Так что же насчет Калами?

— М-м-м... В известной степени.

— Что “в известной степени”?

— Ценю в известной степени.

— Ага. Цените. Хоть и с оговоркой. Это хорошо. Свидетельствует в вашу пользу: как о человеке, не вполне еще лишенном чувства справедливости.

Пощелкал пальцами.

— Калами здесь? Позови-ка...

Завесы снова заколыхались.

Калами сразу пал на колени, двинулся вперед, то и дело припадая лицом.

— Ну, ну! Встаньте, дорогой. Эмир разрешает вам стоять в его присутствии... не правда ли?.. Вот видите. Итак. Господин Калами, как вы относитесь к творчеству господина Рудаки? Прежде бывшего Царем поэтов.