Книга Замужем за незнакомцем, страница 47 – Луиза Аллен

Он чувствовал ее нежную кожу, исходившее от нее тепло и холодные ступни. Его жена… (Усилием воли Каллум стряхнул остатки сна и вернулся в действительность. Он лежал в ее постели, значит, не ушел к себе, они кончили заниматься любовью, и он глубоко уснул.)

— Мне надо было уйти к себе. Я не имел права подвергать тебя такому испытанию и очень сожалею, что ты стала свидетельницей моего кошмара.

Она обвила его руками, потом отстранилась, оперлась на локоть и заглянула ему в лицо:

— Ты хочешь сказать, что тебя каждую ночь мучают кошмары?

— Сначала так было каждую ночь, — признался он, — потом, после нашей свадьбы, реже.

Он не мог сказать ей правду: кошмары о Дане действительно стали реже, но теперь они изменились — вместо Дана была она, именно ее он терял в тумане. Каллум видел перед собой ее лицо, обеспокоенное, встревоженное.

— Не волнуйся так. Все уже прошло. Не бойся, я не сойду с ума. — Он пытался развеять ее самые худшие опасения. — Я говорил с докторами, они считают, что постепенно мои кошмары станут реже, а потом окончательно прекратятся. И не беспокойся, я больше не стану оставаться у тебя на ночь. — Он хотел встать, однако встретил мягкое, но решительное сопротивление. И прекратил попытки.

— Нет, ты останешься здесь, — сказала она решительно. — Я не позволю тебе страдать в одиночку. Постарайся уснуть. А утром ты расскажешь мне все подробно, слышишь, Каллум Чаттертон, во всех деталях. — Голос ее дрогнул. — Не упрямься, ты не можешь противостоять этому один, У тебя теперь есть я. Спи.

Раньше он никогда не пытался уснуть после кошмара. Вставал, читал книгу или работал до рассвета. Вот и сейчас он попытался преодолеть навалившуюся на него тяжесть, но, чувствуя теплоту и гибкость обвивших его рук, не в силах сопротивляться, провалился в глубокий сон.

Каллум проснулся, услышав звяканье посуды и негромкие голоса. Он открыл глаза и обнаружил, что находится в спальне жены, в ее кровати, а сама она сидит у окна за маленьким столом в каком-то необыкновенном пеньюаре — в облаке кружев и воланов.

— Который час? И что это на тебе надето?

— Девять утра. А в этом пеньюаре я скорее раздета, чем одета. Так считает Дита, которая и уговорила купить его. — Она улыбалась, но ее глаза были тревожны. — Я послала сообщение на Лиденхолл-стрит, что ты задерживаешься. Вставай и выпей кофе.

— Прямо так? — Он потер небритую щеку.

— Сначала накинь халат, — улыбнулась она.

— Но я не могу. Мне надо принять ванну, побриться.

— Прошу тебя, Каллум.

Он взглянул на нее, она была свежа, как роза, выступающая из своих кружев, но ее прелестное личико было так встревожено, что у него перевернулось сердце. Он чувствовал ее заботу, ее желание оградить и защитить. Он читал ее мысли, как когда-то читал мысли Дана. Это было необычно: если с братом связь давалась от рождения, с Софией она вырастала постепенно, по мере того как он узнавал ее все больше, и теперь эта женщина стала близка и дорога ему. Неудивительно, что он видел ее в своих снах.

Кэл встал, надел халат, провел рукой по волосам и сел к столу.

— Выпей кофе. Скоро принесут завтрак. А потом ты расскажешь мне все о кораблекрушении. — Она покачала головой в ответ на его невысказанное сопротивление. — Ты ведь никому об этом не рассказывал, так? Даже Уиллу? И теперь твой мозг пытается таким образом освободиться от этого груза.

— Я не могу переложить его на тебя.

— Я — твоя жена, — сказала она просто. — И ты мне дорог.

Он ей дорог? Каллум не успел ответить, потому что в этот момент лакей принес кофе и накрытые тарелки с едой. Момент был упущен. Когда они закончили завтракать и он сидел с третьей чашкой кофе в руках, она осторожно напомнила:

— Каллум?

И он рассказал ей все — с того момента, как смех Эврил над какой-то шуткой Дана оборвался, перешел в крик ужаса, и до того момента, как он открыл глаза и увидел склонившуюся над ним Диту, а в резиденции губернатора на острове Святой Марии впервые осознал, что остался один.

Когда он закончил рассказ, она долго молчала. И Каллум подумал: наверное, он был излишне откровенен, повествуя об ужасных деталях катастрофы, не следовало этого делать. Он проявил слабость, а это недопустимо, ведь он — глава семьи, мужчина. И все же он впервые испытывал необыкновенную легкость, будто свалилась наконец тяжесть, лежавшая на его плечах.

— Когда мы впервые встретились после твоего возвращения из Индии, ты спросил, не виню ли я тебя за смерть Дана, — заговорила она. — Ты в самом деле веришь, что мог спасти его?

— Нет. — И Каллум впервые сам в это поверил. Бессчетное число раз он повторял себе, что сделал все для спасения брата, и все же какое-то внутреннее беспокойство не давало ему покоя. — Кажется, я больше не чувствую за собой вины.

Она улыбнулась, он перегнулся через стол и коснулся темных кругов под ее глазами.

— Ты почти не спала ночью. Иди ложись и отдохни. И благодарю тебя, София.

Он ехал верхом по городу, и ему хотелось петь, впервые его отпустило чувство вины, до того сопровождавшее всюду. И вдруг — опять! — его пронзил страх, теперь уже за Софию, она уже снится ему вместо Дана. Каллум так застонал, что жеребец под ним испуганно метнулся в сторону перед самой почтовой каретой. Он опомнился и переключил все внимание на дорогу.

— Что случилось? — спросил Петтигрю, когда Каллум вошел в офис, и поднял вопросительный взгляд от большой карты Индии, расстеленной на столе.

— Прости, что опоздал. Небольшой домашний кризис. — Он сбросил седельную сумку на стул и повесил шляпу.

Многозначительный взгляд, молчание, и Петтигрю вновь уткнулся в карту. Это заставило Каллума взглянуть на себя в зеркало. Тени под глазами и вообще — вид человека, который идет на виселицу. София въелась в его кровь, завладела душой и телом, сердцем, куда он поклялся никого не впускать. И вот она присутствует в его кошмарах, где он теряет ее. Неужели ему уготовано теперь все время бояться за нее? Но что, если она разочаруется в браке, к которому он буквально принудил ее, а потом заставил страдать, отгородившись от нее?

Он хранил в памяти ее прикосновения, помнил, как она заставила его рассказать подробно о катастрофе, как сострадала, помнил ее нежность и слова утешения, сказанные ею. А какое наслаждение заниматься с ней любовью! Все это вдруг нахлынуло на него, и он счастливо улыбнулся.

Брачная жизнь оказалась не так проста, как ему представлялось раньше. Она преподносит много сюрпризов. Иногда очень приятных.

Он сел за стол и сказал:

— Семейная жизнь сложна, как деловые переговоры с китайскими торговцами шелком, и почти также непредсказуема.

— Наверное, надо идти на компромисс, — посоветовал холостяк Джордж Петтигрю. — Но ты веришь в свой брак, и это главное.