Онлайн книга «Самовар»
|
Сталин(хмуро):Учение Ленина-Сталина всесильно, потому что оно верно. (Овладевает Крупской.) Крупская(выпучивая глаза):Что вы делаете, товарищ секретарь! Сталин: Эбу, нэ слышишь, да? Крупская: Я пожалуюсь товарищу Ленину! Сталин: Лэнин сегодня – это я. Крупская: Тогда, пожалуйста, немножечко левее… и немножечко ниже… и чуть-чуть быстрее… и чуть поглубже… Сталин(раскуривая трубку):Надежда Константиновна, в конце концов, я нэ понимаю: кто кого эбет – вы меня, или я вас? Каменев: Совершенно верно (получает трубкой в лоб).На тернистом пути мы обретем согласие. Должны же мы его когда-нибудь обрести???!!! Дзержинский(чешет яйца):Как рыцарским шлемом-то натерло!… Крупская: Усатенький, дай хучь на пиво. Сталин: Золотой запас кончился. Ленин(растерянно):Да? А из чего мы будем делать нужники? Сталин: Зачэм? Хлебный запас тоже кончился. Троцкий (в телефон):Пожалуйста, один билет бизнес-классом до Мексике. Да, пусть товарищ Сикейрос встретит. Каменев(глядя на гармошку совокупляющихся, с облегченным вздохом):Партия – это монолит! Дзержинский(кашляет):Ебется ЦК, а чахотка у Ч К. Арманд: Ах!… Ах!… Крупская: Уф… Уф… Зиновьев(Каменеву):Пойдем чай пить. Мы их предупреждали. Блям– блям-блям! Рекламная па-ауза: Рота залегла в чистом поле – строчит пулемет из дзота, не давая поднять головы. Командир приказывает солдату – тот лежа отдает честь и ползет к черной щели амбразуры, где пульсирует огонек. Подобравшись, солдат достает что-то из кармана и ловко затыкает дуло пулемета – стрельба смолкает. С облегченной улыбкой солдат гордо показывает зрителю коробочку: Тампакс – это полная безопасность! Уррра! – рота встает и ликующе наступает. Блям– блям-блям! Морское сражение: надутые паруса, мачты рушатся, борта клубятся дымом залпов. Ядро проламывает корпус корабля, внутрь хлещет вода, корабль кренится, тонет. Внутри матросы пытаются заделать течь, но доски и брусья выбивает из дыры потоком воды. Старшина делает успокаивающий жест, достает что-то из аптечного ящика и затыкает дыру. Течь прекратилась! Все в восторге смотрят на коробочку: Тампакс – это ваше спасение в любой ситуации! И корабль с реющим вымпелом гордо удаляется к закату. Блим– блим-блим! Дым извергающегося вулкана застилает небосвод, все гибнет в копоти. С небес простирается рука и чем-то затыкает кратер. И под лазурным небом сияет радостная и нарядная жизнь. Тампакс – вот чего не хватало мне при сотворении мира! – 4 - …ЖАРА в Москве вначале была незаметна. То есть, конечно, еще как заметна, но кого же удивишь к июлю жарким днем. Потели, отдувались, обмахивались газетами, в горячих автобусах ловили сквознячок из окон, страдая в давке чужих жарких тел, и неприятное чувство прикосновения мирилось только, если притискивало к молодым женщинам, которые старались отодвинуть свои округлости не столько из нежелания и достоинства, но просто и так жарко. Ну и жара сегодня. – Обещали днем тридцать два. – Ф-фух, с ума сойти! Хотя с ума, разумеется, никто не сходил. Дома отдыхали в трусах, дважды лазая под душ. Так прошел день, и другой, и столбик термометра уперся в 33. Ветра не было, и в прокаленном воздухе стояли городские испарения. Одежда пропотевала и светлый ворот пачкался раньше, чем добирался от дома до работы. Расторопная московская рысь сменялась неспешной южной перевалочкой: иначе уже в прохладном помещении с тебя продолжал лить пот, сорочки и блузки размокали, и узоры бюстгальтеров проявлялись на всеобщее обозрение – откровенно не носившие их цирцеи сутулились, отлепляя тонкую ткань от груди, исключительно из соображений вентиляции. По прогнозам жаре уже полагалось спасть, но к очередному полудню прогрев достиг 34. Это уже случалось в редкий год. Скандальный Московский комсомолец выдавал хронику сердечных приступов в транспорте и на улицах, и в метро врубили наконец полную вентиляцию, не работавшую из экономии энергии лет пять. Ошалевшие граждане в гремящих вагонах наслаждались прохладными потоками. Суббота выдала 35, и на пляжах было не протолкнуться. Песок жег ступни: перебегали, поухивая. В тени жались вплотную; энтузиасты загара обтекали на подстилки, переворачиваясь. Парная вода кишела. Воскресные электрички были упрессованы, будто объявили срочную эвакуацию, тамбуры брались с боя. Москва ринулась вон, на природу, под кусты, на свои и чужие дачи; под каждым лопухом торчала голова, и в глазах маячило извещение: хочу холодного пива. Продажа пива и лимонада действительно перекрыла рекорды. Главным наслаждением манило глотнуть колющееся свежими пузырьками пойло из холодильника, фирмы сняли с телевидения рекламу прохладительных напитков: и так выпивали все, что течет. С каким– то даже мазохистским злорадством внимали: – Метеоцентр сообщает: сегодня в Москве был зафиксирован абсолютный рекорд температуры в этом столетии – в отдельных районах столицы термометры показали +36,7°С. На ближайшие сутки ожидается сохранение этой необычной для наших широт жары, после чего она начнет спадать. Падение температуры будет сопровождаться ливневыми дождями и грозами. Дышать стало трудно. Солнечная сторона улиц вымерла. Плывя в мареве по мягкому асфальту, прохожие бессознательно поводили отставленными руками, стремясь охладиться малейшим движением воздуха по телу. Июль плыл и плавился, и солнце ломило с белесых небес. И долгожданные вечера не приносили облегчения и прохлады. Окатив водой полы, спали голыми поверх простынь, растворив окна, и утром вешали влажные постели на балконах, где уже жег руки ядовитый ультрафиолет. Дождей не было, а поднялось до 38, и это уже запахло стихийным бедствием. Примечательно, что те, чьей жизни непосредственно жара не угрожала, не болело сердце и не подпирало давление, воспринимали происходящее не без любопытства и даже веселого удовлетворения: ох да ни фига себе! ну-ну, и долго так будет? вот да. Сердечникам было хуже. Под сиреной летала скорая, и десяток свалившихся на улице с тепловым ударом увозился ежедневно. Вентиляторы – настольные, напольные, подвесные и карманные, с сектором автоповорота и без, простые и многорежимные – стали обязательной деталью быта; вращение, жужжание, комнатный ветерок вошли в антураж этого лета. А явно заболевший паранойей градусник показал 39, и его приятель и подельник барометр мертво уперся в великую сушь. |