Онлайн книга «Самовар»
|
– Кто сегодня хочет сладкого, мм-м?… – мурлычет она. Закладывает руки за голову, чтоб подтянулась талия на прогнутом стане, выпуклее выдались груди и зад, и делает шаги по палате, нежась и млея под нашими безумными взглядами. – Не слышу-у, – капризно поет она, оттопыривая губку. – Машенька, какая у тебя красивая большая круглая попочка, – задыхаясь, говорит Чех. – Какие у тебя большие круглые красивые сиси, – сглатывает Каведе. – Какие у тебя округлые литые красивые ляжки, – выдавливаю я. – Какой у тебя литой нежный красивый животик… – Какие у тебя полные гладкие стройные красивые ноги! – Какие у тебя пушистые вороные красивые волосы между ними… Она жмурится, медленно поворачиваясь из стороны в сторону: – А еще? М-м?… – Ой, Машенька… какая у тебя смуглая, горячая, узкая, красивая пизда… – Ва-ам нравится, ма-альчики? – До безумия… – Правда? – Ой, Машенька, покажи скорее… – А вы будете себя хорошо вести? – Да!! – А вы мне сначала покажете? – Да!! – Ну, кто мне покажет первый? – Я! Маша выбирает тягучим дразнящим взглядом. Одеяла стоят шалашами. Она подсаживается к Чеху и тихонько трогает возвышение: – А что это там у тебя такое? – Это для тебя… Она откидывает одеяло и задирает ему рубашку. У Чеха стоит, как деревянный. – У и какой, – толкает пальчиком. – Это что? – Это мой член, – с улыбкой блаженного бесстыдства говорит Чех. – Не-ет, – возражает Маша капризно, – это не член. И трогает Мустафу: – А у тебя что там такое, мм? – Это мой… фаллос… Стягивается одеяло. Его обнаженный торчит и вздрагивает в возбуждении. – Не-ет, это не фаллос. Обход продолжается. Мы дышим ртами. В горле пересохло. – Что это у тебя такое? А вот я сейчас проверю. – Это мой пенис. Маша сдергивает покров, берет твердую плоть двумя пальцами и покачивает: – Неправда, это не пенис! Переносит зад на соседнюю кровать. Стоячий извлекает наружу и бережно сжимает в руке. Она крупная рослая женщина, но руки у нее небольшие. На запястье серебряный браслет, на среднем пальце тонкое золотое колечко с красным камушком, и этой красивой женской рукой, которую украшения делают как бы одетой, приличной для воспитанного общества, она сжимает твердый, большой, смугловатый, и торчащий из мягкого с ямочками кулачка закругленный конец с раскрывшимся темно-розовым бутоном делается еще толще. – А это у тебя что стоит такое? – Ой, Машенька… это мой большой твердый красивый ХУЙ! – Бесстыжий мальчик, – воркует она, не сводя глаз. – А зачем это у тебя такой большой красивый хуй? Ах, гадкий, как он на меня уставился. Надо его за это наказать. Она наклоняется и берет свои массивные груди руками: – Сейчас я его отшлепаю, чтобы он вел себя хорошо. И грудями шлепает по нему слева и справа: – Вот тебе. Вот тебе! – Машенька, и мне!… – Нет, мои сиси устанут, они очень нежные. Сначала они должны сделать зарядку. Выпрямившись в стойку с руками на поясе, она делает повороты торсом, груди перекатываются, мотаясь из стороны в сторону. Прыжки на носочках: ее восхитительные шары скачут упруго и весомо вверх-вниз. – А теперь наклоны, – чуть запыхавшись от спортивности и самовозбуждения, Маша наклоняется, ее буферища отклоняются книзу, и теперь они совсем здоровенные… у нас уже плывет в глазах… Она размеренно нагибается, и совершенные баллоны берут раскачку вперед-назад, сладкий вожделеющий сон, а потом болтает ими влево-вправо, они мягко сталкиваются, складывая нежную ложбинку, два живых мяча, две сферы душистой желанной плоти с коричневыми кругами крупных стоячих сосков. – Вдох-выдох!… – командует себе Маша и, раздвинув ноги на ширину плеч, потягивается на носочках, прогнувшись назад. И между налитых бедер, в ровной и густой черной поросли, становятся видны темные нежноморщинис-тые губы и топорщится вылезший стоячком там, где они начинают раздваиваться. – Ой, Машенька… а что это там у тебя такое?… – Это? А ну-ка, что это у меня такое? – Это твои крупные красивые половые органы. – А вот и не-ет. – Это твоя вульва. – Неправильно, это иностранное слово. – Это твоя заветная срамная щель. – Неправда, это лучше. Ну?… – Это твоя нежная, узкая, упругая пизда молодой спелой дамы. – Ах безобра-азник… разве можно говорить такие слова?… Вот за это я тебя ею накажу. – Накажи! – Машенька, накажи ею меня! Нас трясет. Нет сил терпеть. Чертова нимфоманка. Сводит с ума. Всунуть, познать все и умереть сытым счастьем. Цирцея была брюнетка. Танталу не давали. Отдать за это жизнь. – У, какие у меня семь пароходов с трубами, целая флотилия. Сейчас мы поплывем… в большое плаванье. А ну-ка, как у нас кораблики раскачиваются на волнах? Лежа на спине, мы раскачиваемся с боку на бок, и подскакиваем на пружинных сетках, маша своими трубами. – А у кого у нас самый беленький… самый тверденький… с самым розовым кончиком… – Машино придыхание снижается до полушепота, ее жадный взгляд обладает всеми семерыми. Чех блондин, почти альбинос, выбор сделан. Машенька, только раздвинь ножки, чтобы нам тоже было видно. Она отгибает рычаг Чеха к самому животу и отпускает – он с силой шлепает в ее подставленную ладонь. Рука сжимается раз, еще, и медленно сдвигается к основанию, стягивая кожицу и обнажая взбухшую головку с прозрачной дрожащей капелькой. – А зачем это тебе такой большой, такой твердый, такой горячий, мм-мм? – мурлычет она, и пальчиком тихо-тихо размазывает капельку по головке, щекоча самую нежную часть. – Чтобы показывать его такой красивой девочке, как ты, – еле лепечет он. – А еще? – Чтобы давать тебе подержать его в руке. – А мм-еще? – Она легонько катает пальцами его яйца. |