Онлайн книга «Натюрморт с серебряной вазой»
|
Видимо, он еще не совсем отказался от идеи напечатать сенсационный материал. И нащелкать фоток. Жена погибшего в трауре на пороге полицейского участка… – Как только будут соблюдены все формальности, – ответил Лавров. – Полагаю, вдова может прислать своего представителя. Все зависит от того, где будут хоронить Ордынцева. Он ведь родом отсюда. – Да вы что? – ахнул журналист. – Наш, станичный? – Кажется, ваш. Мать увезла его из Тамани еще ребенком. Парень с сожалением покачал головой. Вряд ли столичного бизнесмена похоронят на здешнем кладбище. Из Москвы на могилку ездить больно далеко. – Я бы мог классный репортаж отгрохать, – разочарованно протянул он. – Эх, не судьба! Лавров по-свойски похлопал его по плечу. – Не огорчайся, друг. Лучше скажи, тебе удалось заглянуть в номер, где произошло… где умер Ордынцев? – поправился он. – Не сразу. Пришлось долго просить. В общем, я прорвался, когда тело уже выносили. Приподнял простыню, взглянул… и обмер от ужаса. Я покойников боюсь. – Вспомни, не попадалась ли тебе на глаза какая-нибудь старинная вещица? – В номере? – Игорь задумался, мысленно возвращаясь в двухкомнатный люкс на первом этаже отеля «Шато». – Нет… обычный гостиничный антураж. Одежда была раскидана… женская и мужская. Сумка дорожная на полу стояла… дорогая, кожаная. Больше ничего такого… – Вазы там не было? Серебряной, с двумя ручками… вот такой? – Лавров показал примерный размер сосуда. – Не знаю… Я не видел… – Криминалисты должны были сделать полную опись изъятых вещей. Не мог бы ты уточнить, включили туда вазу? – Она антикварная была? Небось кучу бабла стоила? – оживился журналист. – Думаете, ее кто-то из обслуги спер? Под шумок? А что? Могли… На его лице отразилась напряженная работа ума. Статья о похищенном в гостинице раритете тоже увлекла бы читателей. И в Интернете будет что разместить. – Я не уверен, брал Ордынцев вазу в номер или оставил ее на яхте, – остудил его пыл детектив. – До выяснения сего обстоятельства я попросил бы тебя никому ничего не говорить. – Но мы еще встретимся? – обрадовался Игорь. – Обязательно. И обменяемся добытой информацией, – заверил его Лавров. – Ты узнай, попала ли ваза в опись и если да, то где она находится. Надежно ли ее спрятали. Вещь редкая, сам понимаешь. – Еще бы. Антиквариат нынче в цене. Они обменялись визитками. Лавров дал журналисту липовую, на которой он значился как частный детектив. Но номер телефона там был указан настоящий. – Кстати, дай-ка мне адресок опытного эксперта по древностям. Есть у вас такой? – Можно в музей подойти, – предложил парень. – Вы думаете, украденную вазу выставят на продажу? Несмотря на то что они как будто подружились и Лавров перешел на «ты», Игорь все еще не мог преодолеть внутренний барьер и обращаться к собеседнику по-свойски. Он не так легко сходился с людьми. Это не способствовало его профессиональному росту. Но что поделаешь? – Не следует торопиться с выводами, – предостерег его детектив. – Мы пока не знаем, где ваза. Я доберусь до яхты, тогда все станет ясно. – Старинную вещь потребуется оценить! – будто не слыша, продолжал журналист. – Кто у нас лучший спец? Так-так-так… пожалуй, обратитесь к Кирчуку. Не помню, как его зовут… но адресок дам. Вернее, покажу. Идемте… Глава 22
Москва Виктор ненавидел себя, ненавидел Раметова, ненавидел женщину, которая сломала ему жизнь. Руся – так он называл ее, по-бунински [6] поэтично и мягко. И с тех пор не мыслил называть ее по-другому. Она тоже придумала ему милое прозвище – Вик. Они оба были несовременными, «отставшими» от модных веяний, и это сблизило их. Зачитывались классикой, ходили в театр, много спорили. Оба собиралась заниматься журналистикой, поступили в университет… Русю отчислили с четвертого курса за неуспеваемость. Виктор до мельчайших деталей помнил тот морозный солнечный день, когда пришел к Русе домой уговаривать ее не бросать учебу. Ему открыла другая женщина – холодная и неприступная, неумолимая и при этом трогательная в своей смиренной красоте. Тогда он не понимал, что она – дитя контрастов. Наивность сочеталась в ней с невозмутимой рассудочностью, а нежная страстность – с удивительным равнодушием. «Зачем я тебе? – спросила она, не давая ему высказаться. – Мы с тобой слишком разные, Вик…» Вот так сюрприз! Разные. До сих пор они увлекались одним и тем же, читали одно и то же, даже угадывали мысли друг друга. Когда, в какой неуловимый и страшный миг все изменилось? «Я люблю тебя…» – вырвалось у Виктора то, что и без его признания было ясно. «Ты будешь страдать и заставишь страдать меня, – заявила Руся, выскальзывая из его объятий. – Я хочу наслаждаться жизнью, а не прозябать. Хочу всего и сразу. Если мы сойдемся, ты станешь упрекать меня в бесчувствии, в корысти и расчете. Потом начнешь пить, изводить меня ревностью…» Она долго перечисляла все свои недостатки, которые вдруг открыла в себе. И коих, по ее мнению, не замечал Виктор. Потому что любовь застлала ему глаза. Потому что он потерял голову. «Рано или поздно ты очнешься, посмотришь на меня трезво и ужаснешься, – убеждала его Руся. – Я никогда не была такой, как тебе казалось. Я притворялась, чтобы нравиться тебе. Наверное, мне надоело играть чужую роль. Зачем нам мучить друг друга?» Виктору казалось, что она бредит. Она сошла с ума! Но даже сумасшедшая она была ему дорога и близка. Никакая «правильная» девушка не смогла бы заменить ему Русю. Путаясь и заикаясь от волнения, он пытался доказать ей ее жестокую неправоту. Но она не хотела его слушать. Она уже все решила – и за себя, и за него. Виктор забыл, зачем он пришел. Забыл, кто он и где находится. Его небеса рушились, и он задыхался под обломками. Казалось, без Руси его жизнь не имеет смысла. Тогда он не покончил с собой лишь по одной причине: без Руси его смерть тоже потеряла смысл. Им овладело полное безразличие к своей судьбе. Полная отрешенность. Виктор заболел. Возвращаясь от Руси домой – пешком, в куртке нараспашку, с непокрытой головой, он сильно простудился. Двухстороннее воспаление легких уложило его в постель на долгие три недели. Он провел эти дни и ночи в горячке, в бреду, где видел только Русю. Она склонялась над ним, шептала невнятные, неразборчивые слова. Он пытался взять ее за руку, но она ускользала и растворялась в душном сумеречном воздухе комнаты… Виктор звал ее. Руся не откликалась. Потом она внезапно появлялась, почему-то одетая в голубой халат и шапочку медсестры, что-то делала и снова исчезала. Эта болезнь проложила четкую границу между жизнью Виктора «до» и «после» разрыва с Русей. Два абсолютно разных состояния существования, не похожие один на другой, как не похожи свет и тьма. |