Онлайн книга «Доспехи бога»
|
— И конопли? Охти, беда… — Чего разохалась, дура? А при старых господах всего этого дела еще на добрую треть поболе, и податные сборы, сама знаешь, похлеще были… — Ах, так с тебя еще и монета положена? — А как же, чем мы хуже других… Поземельная, подворовая. И подушная, и тягловая. И шесть «крестов» за каждого батрака… И еще подарочные, и на капеллана, на стражу, на повара, и еще сбор в пользу часовни… — Сколько ж это всего денег выйдет? — Без трех «крестов» дюжина сребреников на круг, — едва ли не с гордостью. — Это ж пять быков купить можно! — потрясенно. — Ну да-а… — И все это вместе, ты говоришь, все ж таки… ничего? — М-м…при старых господах хуже было. К тому ж еще и землицы прирезать дозволили. Которая нынче ничейная. Сколько можешь вспахать, столько и бери… Журчит ручеек, журчит, убаюкивает. Нет. Вот спать не надо. Не надо спать. С усилием открываю глаза. …Дурацкий был сон. Но, будем надеяться, вещий. Поскорее бы и впрямь оказаться в модуле, наслаждаться чайком, ожидая старта, и вполуха слушать нудные записи разведтехники. Руку могу дать на отсечение, что окажутся они примерно такими же, как пригрезившаяся мне беседа; мне ли не знать… Кресло подо мною не хуже, чем в модуле; рядом — столик, на столике — фрукты, прохладительные напитки и легкая закуска. Площадь отсюда, со второго этажа, видна, что называется, как на ладони: вот мастер Шурцу, прислонив топор к плахе, кланяется Императору, посылает воздушный поцелуй ликующей толпе и, осыпаемый цветами, идет вниз по ступеням с видом человека, хорошо и полезно поработавшего. А некто в маске, доселе скромненько державшийся поодаль, делает первый шаг к жаровне — и площадь жадно затихает. Ересиарха, оказывается, уже исполнили. Ну и ладно. Я мало что потерял, проспав сей судьбоносный миг. Там, внизу, не протолкнуться. Там жарко и воняет. Но меня, почетного гостя мэрии, эти мелочи жизни никак не касаются. Мне абонировано персональное окно, так что спектакль можно смотреть со всеми удобствами, не упуская ни единой детали. Было бы желание. А у меня его нет. Свой гонорар я получу позже. Когда бренные останки «Айвенго» повезут к Варьиным болотам, на углу Дегтярной и Виллибхиттура Блестящего, аккурат напротив каретного двора, у повозки полетит задняя ось. И пока мастер с подручными будут восстанавливать статус-кво, а меньше четверти часа на это у них никак не уйдет, ни возница, ни стражники не заметят человека в пестром картузе. Такой уж это волшебный картуз, что я смогу подойти к телеге и делать все, что душе угодно. Будь моя воля, я бы посидел дома. Но деваться некуда: пригласительный билет подписан лично господином мэром. Негоже обижать хорошего человека… Бом! — просыпается ратушный колокол. Бом-м! — отзывается его близнец с храмовой звонницы. Бом-м-м! Бом-м-м! — разливается отклик с башен Священного Холма. Хрусткая дробь барабанов забивает плавные отзвуки меди, человек в алом колпаке клещами вынимает из жаровни длинные, раскаленные добела иглы, и площадь напрягается, не шевелясь и почти не дыша. Всем интересно: как умирают демоны? Только мне совсем не интересно. И я знаю доподлинно: умудренная имперская стража тоже сумела одолеть нездоровое любопытство. Никто не рискнул снять с «Айвенго» доспехи. Даже в щелочку лишний раз не заглядывали, пока монстр в подвале, как простой смертный, сидел. Великая сила — суеверия… Подливаю в бокал лимонаду. Пью. Звонкая свежесть тешит небо. А человек в алом колпаке уже подходит к киберу и, миг-другой помедлив, втыкает в щели забрала рдеющие стальные острия. И в небо над площадью ввинчивается жуткий, выматывающий душу вопль. Кричит «Айвенго»… Вопль вибрирует, переходит то в визг, то в утробный вой, фигура в доспехах судорожно дергается, пытаясь вырваться из паутины цепей и просмоленных канатов, а из-под забрала двумя струйками сочится кровь — нормальная, вполне человеческая кровь, едва заметная, но все-таки более темная, чем багряные латы… А потом занимаются вязанки хвороста, с треском вспыхивают поленца «ведьминой березы», языки огня иссиня-белыми змеями обвивают доспехи от наколенников до навершия шлема — и почти сразу латы вздуваются пузырями; темнея на глазах, багряный суперпласт плывет бесформенными потеками, наливается пурпуром, затем чернью, и вдруг совершенно неожиданно сквозь тяжкий удушливый дым прорывается, щекоча ноздри, омерзительно душистый аромат жарящегося мяса… Выйдя на вовсе уж непереносимую ноту, вой обрывается. Сгусток боли на мгновение обвисает. И кричит снова… Бом-м-м-м-м!!! — ревет колокол. Больно! …Я, оказывается, подскочил и, понятное дело, въехал коленом в накопитель. А он твердый, зараза. Модуль войлоком изнутри не обит, сумасшедших сюда не пускают. Да? А я кто?! Откуда крик — или это я сам ору? Сам. Полное ощущение, что рука, как тогда, липкая от крови и лимонада. Но никакого лимонада нет. И крови тоже. Ладонь давно поджила, царапинки почти не видны. Ф-фу… Всего лишь сон. Опять этот сон. С мельчайшими подробностями. Вязкий сон, липкий. Даже сейчас не хочет уходить, не дает проснуться до конца. Я протираю глаза. В лицо мне веет прохладой, солнце касается крыш, площадь под окном пуста. Нелепый пестрый картуз сиротливо лежит на подоконнике. И пусть… Иду по пыльной брусчатке к оцеплению. Потряхиваю кошелем. В ответ слышу, что сержант Кьяпу не какой-то там, а при исполнении и вот ка-ак заедет мне сейчас по хребту, так мало не покажется. Звучит грозно, но не очень уверенно, а минуту спустя, обретя два сребреника, кряжистый красноносый дядька, заботливо придерживая под локоток («Эк тебя, барин, колбасит…»), возводит меня на эшафот. Там прибрано. Правда, кровь с плахи смыта кое-как; крупные сине-зеленые мухи жируют на срезе колоды; крылышки нежно вибрируют, усики шевелятся, лапки вязнут; изредка они взлетают, басовито гудя, но тотчас возвращаются к пиру. Опираясь на мощную длань сержанта Кьяпу, вплотную подхожу к столбу. Страшная штука — «ведьмина береза». Даже для суперпласта. Громадная бурая груша висит передо мной на закопченных цепях, а сверху, в узкой ее части, сквозь бесформенную дыру, бывшую некогда забралом, скалятся из черной гари белые-пребелые зубы… …И назойливо жужжат голоса с дисплея. |