Онлайн книга «Сельва умеет ждать»
|
— Это излишне, Крис. — Согласен. К сожалению, господа офицеры придерживаются иного мнения, ваше высокоблагородие. Ну, за господина Президента! Граненая кромка ткнулась в самые губы. До сих пор никто и никогда не осмеливался диктовать подполковнику Харитонидису, когда ему пить, а когда нет. Но колокол в затылке гудел все надрывнее, могучие руки, способные сгрести в охапку и кучей выкинуть в распахнутое окно обнаглевших мальчишек, предательски дрожали, а самое главное — запах, источаемый маслянистой жидкостью, почему-то перестал быть противен. В конце концов, один лишь глоток, потом еще один, затем — до дна, и многие проблемы снимутся сами собой; во всяком случае, голова болеть перестанет максимум через полчаса. Проверено не раз. Первый глоток его высокоблагородие сделал, явно превозмогая позывы к блевоте, но, начиная со второго, дело пошло совсем иначе: нездорово-мутные глаза оживленно блеснули, кожа порозовела. — Ух-х… — выдохнул глава миссии. — Паш-шло! Кристофер Руби отвел глаза. — Вы удовлетворены, господа? Прекрасно. Я могу вам быть чем-то полезен, господин подполковник? — Зажгите свечу, Крис. Благодарю. Многоногий топот стих за дверью. Морщась от каждого движения, Эжен-Виктор Харитонидис поворочался, устраиваясь поудобнее. Боль быстро уходила. Она была уже и не болью даже, а так, смутным, с каждой секундой все более тускнеющим воспоминанием о чем-то нехорошем, происходившем то ли с ним, главой миссии, то ли с кем-то другим, хоть и знакомым, но — по сути — посторонним, не имеющим к нему отношения. Стихли колокола, унялись молотобойцы, с вечера мерно стучавшие в наковальни висков, взвизгнув напоследок, угомонилась циркулярная пила, въедавшаяся в череп от переносицы… Пришло другое. То, о чем он пытался и почти сумел забыть. Хотелось еще. Очень хотелось. Подполковник застонал. Если сейчас же, немедленно, не повторить, все начнется по новой; этого нельзя допускать, нельзя ни в коем случае. Он не алкоголик. Он не хочет пить, тем более в одиночку. Ему необходимо полечиться. Он читал когда-то, что спиртное в малых дозах — лучшее лекарство, а ему и не нужно много; всего лишь еще один стаканчик — и он опять человек, ну, в крайнем случае — два стаканчика, но это же тоже не доза… Вот! Кажется, снова давит, постукивает в виски… точно! Мозг работал точно и четко, круче компа. В резиденции ни капли. На дворе глубокая ночь, а «Два Федора» теперь закрываются ровно в десять. Притоны? Нет никаких притонов. Были, да сплыли. Людей можно понять, людям надоели облавы. В «обезьянник» пойти, что ли? Нет, нельзя. Он, слава богу, губернатор, а не синяк, чтобы пить с туземцами… Какая сука вообще придумала этот гребаный сухой закон? Убил бы… О! Аптека!!! Ге-ни-аль-но. Ай да Жэка, ай да сукин сын. Пусть попробуют отказать больному в медицинской помощи… Подполковник попытался привстать. И не смог. Тело стало ватным, дряблым, мелкая дрожь пробивала каждую мышцу, руки дрожали. Нет, никак. Если бы подлые мальчишки не зажилили пойло… — Прошу прощения, господин подполковник… В тускловатом сиянии трех огарков, мигающих в розанах канделябра, вновь колышутся лица. Опять Руби… — Крис, Крис! — Пальцы Харитонидиса судорожно заскребли по горлу. — Видите, профессор? — голос начальника юротдела озабочен. — Да вижу, вижу, все вижу, дорогуша, — отзывается второй, но нельзя понять, отвечает ли он Кристоферу или обращается к подполковнику. — Что ж это вы, милейший, как же это вы не убереглись? Теперь, вот-те — нате, изволь все с самого начала начинать… Полузатянутая засиженным мухами туманом, над лежащим склоняется пушистая седенькая эспаньолка, добрые близорукие глаза, увеличенные толстыми линзами в роговой оправе, торчком из нагрудного кармашка — облупившаяся трубочка стетоскопа. Доктор Зорге! Спаситель, отец родной! — Рувим Газиевич, — сипло прохрипел страждущий, — полечиться бы… — Обязательно, — радостно подхватывает ведущий эскулап Козы. — И думать не думайте, что бросим вас такого. Только вы уж простите старика за откровенность, на сей раз — никакой амбулаторщины, только стационар, безусловно и категорически стационар. Один раз, mea culpa (Моя вина (лат.).), поверили на слово, теперь хватит, дорогуша, никаких больше экспериментов. Вы для нас — отец родной, вам болеть никак нельзя… — Пи-ить… — Конечно, конечно, сколько угодно… Эжен-Виктор жадно приник к стакану и, глухо зарычав, выплюнул холодную минералку прямо на белоснежный халат доктора. — Дайте пить, гниды! Пи-ить да-айте!! Хочется крушить и рвать. Не получается. Вспышка гнева отняла силы. Все как когда-то. Над самым ухом — голоса. — Подержите-ка его, Кристофер. Вот так, так. Хорошо. Комариный укус в плечо. Черное пламя, рвущее душу на куски, опадает. Голоса удаляются, сталкиваются, смешиваются… — Вы уверены? —Дорогуша, я практикую сороковой год, из них почти двадцать — тут, на Валькирии; я пользовал еще Бельцина… вы можете, конечно, собрать консилиум, это ваше право, но, поверьте на слово, милейший, и Абу Алиевич, и Дорменталь, и мистер Хэрриот подтвердят мой диагноз… — Но ведь… — Никаких «но», молодой человек. Рецидив есть рецидив. Вы же сами видели: динамизированная агрессия, неадекватность восприятия; delirium в чистом виде; больше скажу, налицо синдром Рубцова-Форрестола, если вам это о чем-то говорит. И я, между прочим, еще в январе предупреждал… —… документальное оформление… — А как же? Все оформим, самым документальным образом: скорбный лист, историю болезни, анализы. Не понимаю, дорогуша, вам нужен начальник на работе или живой начальник? — …если другого выхода… — …совсем другой коленкор. Завтра с утра ждите санитаров… Ну, дорогуша, это уже зря… впрочем, премного благодарен… Засим, как говорится, позвольте откланяться. Действие укола постепенно сказывалось. С каким-то тупым, тусклым от притихшей, но никак не желающей уходить головной боли безразличием Харитонидис смотрел, как закрылась дверь за доктором, как начальник юридического отдела снял с себя кожаную курточку и аккуратно повесил ее на спинку стула. «Он, кажется, сошел с ума?» Руби подошел к постели, зачем-то поклонившись подполковнику, взял его мундир, висевший в изголовье, и быстро пошел к двери. — Подождите, Крис, — преодолевая слабость, сказал подполковник. — Зачем вы это делаете… не мундир… это понятно… Но все это… это же мятеж, вас расстреляют… |