Книга Окрась все в черный, страница 35 – Надежда и Николай Зорины

Принесли обед: жуткую какую-то похлебку и кашу. Обед меня окончательно расстроил: поставили на довольствие, значит, засадили всерьез. Есть, конечно, не стал: не было аппетита, да и проглотить такое просто невозможно. Невыносимо долгий день тянулся и тянулся. Теснота камеры убивала, вопросы, на которые не найти ответа, убивали. Поднялся, попытался пройтись по своей камере, но снова лег: в такой конуре не много-то нагуляешь. А потом был тюремный ужин, к которому я тоже не притронулся, а потом мне в голову пришла счастливая мысль: я ведь могу нанять адвоката, переложить на него все эти неразрешимые вопросы. Адвокат поможет, адвокат оградит меня от этих привязчивых мертвецов, адвокат — он-то точно человек реальный. В качестве дополнительной платы я напишу его портрет, пусть повесит на стену в своей конторе или дома, если хочет, или подарит кому-нибудь… Шесть мертвецов обретут надежного проводника. Вернее, я обрету… Мы все обретем. Проводник…

Не проводник — поводырь. Мы идем по темной заснеженной улице, шестеро слепых. Главное — не отпускать рук, иначе не достигнешь цели, кто-нибудь потеряется, не дойдет. Темнота кромешная, но света и не нужно, мы все равно его не увидим, ориентиром служит снег, падающий с черного неба снег — его мы ощущаем на слепых наших лицах, — и скоро зазвучит музыка. Нельзя отпускать рук, нельзя размыкать цепь. Надо дойти, успеть, пока Перголези не разобьется о дьявольскую песнь.

Мы идем, мы вот почти и дошли, музыка зазвучала. Но что-то произошло, что-то нарушило наш слепой ход, ворвалось нечто чужеродное. Я не сразу смог понять, что это такое, но ощутил как враждебную силу. Запах табачного дыма — вот это что! Откуда он взялся на нашей заснеженной улице? Как трудно быть слепым!.. Надо разорвать этот мрак: уснуть и снова проснуться, тогда все встанет на свои места — запах дыма уйдет, и мы продолжим наш путь. Уснуть, увидеть кошмар, до смерти испугаться — и тогда получится проснуться.

Я напряг все силы, но опять, опять испугаться, такиспугаться не смог — и потому не проснулся, запах не ушел. Глаза, правда, открыть получилось: слепота кончилась, как и заснеженная улица, — я увидел себя лежащим в тюремной камере, под потолком горела голая лампочка, в углу, на табурете, сидел… Ну конечно, это был он — лишний, седьмой. Мой мирный сон перетек в мутный кошмар, который не пугает, а вызывает тошноту. Этот лишний, седьмой, смотрел на меня с выражением ожидания на лице, в правой руке его дымилась сигарета, левой рукой он придерживал стоящий на коленях термос.

— Я специально закурил, — сказал он, — чтобы пробуждение ваше вышло естественным, чтобы не испугать со сна. Вы, как человек некурящий, должны были сразу почувствовать дым. Хотите чаю?

— Уберите сигарету! Здесь и так нечем дышать!

— Конечно! — Он затушил окурок, сунул его в пустую пачку. — Я ведь только для того, чтобы вы проснулись. Так как насчет чаю?

— Не хочу! — отказался я и, кажется, его обидел. — Да и пить все равно не из чего: здесь нет чашек.

— Можно налить в крышку от термоса. Я специально для вас принес чай, жена приготовила. Горячий и сладкий, с мятой и цветками земляники. Вкусно, попробуйте. — Он отвинтил крышку, налил, протянул мне, наклонившись, приблизился.

Я увидел огромный синяк, почти в пол-лица.

— Что с вами случилось? — спросил я, чувствуя, как подступает тревога. Вспомнилась сцена с Варенухой.

— Да так, — он усмехнулся, — попал в аварию.

— И что? — Мне стало муторно: неужели действительно еще одна жертва, неужели он мертв, этот лишний, седьмой?

— Авария была предопределена. Кстати, я хотел вас спросить: почему вы не ездите на машине?

— У меня нет машины.

— Неправда! У вас шикарная «субару». А вы ей предпочитаете общественный транспорт да изредка такси.

— Такси?! — Я закашлялся: как раз в этот момент отпил из термосной крышки и подавился.

— С такси тоже что-то связано? — дружески поинтересовался он.

— Что значит тоже? — Прокашлявшись, я снова сделал глоток. — Прекрасный чай готовит ваша… — и нашел в себе силы закончить, произнести это трудное для меня слово вслух, — ваша жена.

— Спасибо. Она вообще хорошо готовит. Так что с машиной?

— Ничего.

— Не хотите рассказывать?

— Вам это будет неинтересно.

— Впрочем, я догадываюсь. Вы ехали их встречать на только что купленной «субару», хотели привезти в новую, обустроенную за время их отдыха квартиру…

— Замолчите!

Я думал, это просто мутный, тошнотворный кошмар, оказалось — кошмар мучительный.

— Я вам очень сочувствую, — проникновенно проговорил он, — но в силу определенных обстоятельств не могу прекратить разговор. Мне нужно знать, как вы написали свою картину.

— Это опасно, — нервно рассмеялся я, — один уже пытался узнать, и вот что с ним приключилось. — Я приставил к затылку воображаемый пистолет, изобразил звук выстрела.

— Это устроили вы?

— Это устроили те, кто придумал черную комнату. Я ведь только ее написал. Сел в такси и… Ну да, у меня фобия… вообще к машинам. Но я… — Я замолчал, я не хотел продолжать, но он меня продолжать заставил:

— Итак, вы сели в такси…

— Сел, потому что подрался с Гамазинским, ушел с выставки, вернее, уже с попойки в честь выставки. Сел в такси — и оказался там, в этом кошмаре. Все они умерли, я один остался живым. Впрочем, в этом я не до конца уверен.

— В чем не до конца уверены?

— В том, что жив, в том, что я — это я, а не кто-то другой, в том, что была эта чертова черная комната, в том, что вы — это вы… У вас маленький… сын? — вдруг спросил я, чтобы проверить: свою мысль, реальность происходящего, информированность женщины в парке, свои силы, наконец, — слово «сын» мне тоже не давалось.

— Сын, два года. Я понимаю, как вам трудно.

— Ни хрена вы не понимаете! — Я снова отпил из крышки, чтобы успокоиться. — Ну и как он, сын, все в порядке?

— Все хорошо.

— А вы?

— Что — я?

— Зачем вы… Зачем тогда… Что вам еще нужно?

— Мне нужно знать, как вы написали «Шесть мертвецов».

— Вас там нет, вот и успокойтесь.

— Ну хорошо, поговорим о другом. Что вы сейчас пишете?

— Вот-вот! — обрадовался я — Вы не из-за «Мертвецов», вы из-за себя пришли. Вы хотите знать, что вам делать. Вы уже это и сами знаете, но желаете переложить ответственность на меня. Ну и стреляйтесь, черт с вами! — окончательно разозлился я.

— На вашей новой картине я застрелился?

— Нет!.. Я не знаю.

— Нина Шмелева сегодня днем умерла, — перевел он неприятный для себя разговор.

— Нина Шмелева? Кто это? Няня?

— Да, бывшая медсестра. Выпала из окна. Испугалась. Инфаркт.