Онлайн книга «Ксенофоб»
|
– С лестницы упал... В том, что это закономерный результат великой братской любви, я даже и не сомневался. Несмотря на раннеподростковую худобу и обманчивую миловидность, Борман – талантливый боец, с пяти лет серьезно занимается рукопашным боем и при необходимости за двенадцать секунд играючи уложит троих здоровых взрослых мужиков. Это не метафора и не для красного словца: проверено на практике (да, надо отметить для скептиков: мужики – не рукопашники, но заядлые волейболисты, здоровые и проворные, а пива в каждом сидело не более литра). У пацана феноменальная реакция, просто какая-то дикая верткость и реактивность, и он, по утверждению Феди, «видит соперника» – то есть может предугадать его намерения и движения. Я в этом деле разбираюсь слабенько, но Федору можно доверять – он спец. Короче, в обозримой видимости кандидатов на одаривание Бормана синяками практически нет – за исключением Феди. – Слушай... Вроде бы определились – не наказывать? – Да это уже не за «легионеров». – А за что?! – Кхм-кхм... Короче, вернулся домой в три ночи. – Ну так... растет человек, мужает... – Ага, мужает: мать в кармане клей нашла. И вся одежда этим клеем провоняла. Блин... Я уж думал, эта «тема» давно отошла... – Занятно... – Ну, короче, возбужденный, глаза неестественно блестят, типа того... Короче, мать мне звонит в три часа: бегом домой, разбирайся... Федя живет у Ленки – это рядышком, в квартале от семейной резиденции Гусевых. Дальше можно не рассказывать: Федя тоже парень реактивный, а разбуженный в четвертом часу ночи – реактивный двояко. Учтите еще, что пятью часами ранее его уже выдергивали с вечеринки для разборок с выкрутасами меньшого братца на дискотеке (об этом позднее – когда дойдем до «терок с легионерами»), после чего меньшой клялся вести себя паинькой. Однако, если дела и дальше так пойдут, в скором времени Федор уже не сможет таким вот образом воспитывать шаловливого братца. Все идет к тому, что ученик по всем параметрам будет круче учителя, а прогибаться и подставляться Борман жуть как не любит, так что годика этак через три-четыре в семье Гусевых могут наступить непростые времена. Хе-хе... – Минутку... Клей? – Ага, – Федор огорченно покачал головой. – Вот уж не думал... Спортсмен, блин, и все такое... А вот я совсем не реактивный, а местами совсем тормоз. Конституция у меня такая, лирико-меланхоличная. – Ладно. Ты занимайся, а я пообщаюсь с товарищем. – Давно не виделись? – Эмм... – Ему твоя реабилитация не нужна: там по педагогике все было пучком. – Реабилитация тут ни при чем. Про клей пояснил что-нибудь? – Нифига. Молчит, как партизан на допросе. – Ну вот, видишь. Это потому, что ты сатрап и тиран. А я из сострадательной миссии, так что у меня есть шансы... – Тоже мне, мать Тереза... – Федя недовольно нахмурился, и не останавливаясь направился к спортзалу. – Смотри, не разлагай мне тут... Я проследовал к месту экзекуции, изобразил позу нетерпеливого ожидания и принялся многозначительно пялится на Думбадзе. Думбадзе ни на позу, ни на многозначительность не реагировал. Что поделать – вот такое оно скотино. Давлению не подлежит – оно здоровенное, как горилла, и наглое, как танк (почти все Федины друзья – спортсмены, исключение, пожалуй – ваш покорный слуга). – Сергеич, тебе в теплице ничего не надо? – Федя сказал – не отпускать, пока не откопает. – Да и не отпускай: нам парой слов перекинуться... – Федя сказал – махать не разгибаясь, пока не закончит, – Думбадзе хитро прищурился. – Федор тебе не начальник. – Ты – тоже. – Ну же, Вано, будь человеком... – Да что у вас там за секреты такие?! Говорите при мне, я что, мешаю? – Ладно, Вано – буду должен. – Ну, коли так... – Думбадзе приободрился и с энтузиазмом поскреб щетину здоровенной мохнатой лапой. – Эмм... Короче, в пятницу будем столы списывать – в «методичке»... – Сергеич – об чем разговор! – Сделаем, да? – Г...-вопрос! – Ну ладно. Пойду, посмотрю шланги... – Вот же цукер... – Борман, проводив завхоза неприязненным взглядом, вогнал штык лопаты в землю. – Везде выгоду найдет, цинандали хитрож... – Почему Феде про клей не объяснил? – Ты же сказал – никому... – Ну Феде-то можно было! – Если б ты сказал: Феде можно – тогда да. А никому – значит никому, – Борман упрямо насупился. – Разве нет? Ну что ж, логично, как говорит товарищ Федя. На будущее надо учитывать такие вещи: юношеский максимализм, конспиративные игры и прочую тинейджерячью мишуру. – Борис, ты уже большенький у нас. Должен понимать, что бескомпромиссность в таких случаях – самый короткий путь в инвалидное кресло. Или на кладбище – это уж как повезет. Гибче надо быть. Мудрее. – А сам? Взял бы и сказал. – А смысл? – Ну... – Вот скажи, какой практический смысл в том, что у меня сейчас был бы точно такой же фингал, как у тебя? Мир бы стал лучше и добрее? Траншея откопала бы сама себя? Тебе бы от этого стало легче? – Мне бы... Пфф... – Борман невесело хмыкнул и покачал головой. – Вообще, интересно было бы... Но, знаешь – нет, не легче. Я все равно уже за все ответил, так что... – Ну вот, видишь, как здорово! Тут она и поперла, мудрость-то, – похвалил я. – Мужаешь прямо не по дням, а по часам. Постигаешь смысл ответственности и все такое... Кстати, почему так поздно домой пришел? В котором часу закончили клеить? – Мы... это... – Борман виновато потупился. – Не закончили, короче... – Не понял?! – Гуляли у него во дворе, – Борман тяжело вздохнул и, глядя в сторону, принялся сосредоточенно ковырять ногтем витиеватый сучок на отполированном до блеска черенке лопаты. – Свет, музыка, куча тачек у ворот, люди постоянно – туда-сюда... Короче, мы туда приехали сразу после дискотеки, и часа три, наверно, сидели, ждали – народ не расходился... Так, а вот это уже нехорошо. Нет, не то, что гуляли – это на здоровье: помимо майских праздников, завтра у нас День города, отмечать, как водится, начали позавчера, причем в промышленных масштабах. Мы с Федей, например, тоже вчера на «корпоративной» вечеринке развлекались. Нехорошо – это на предмет отсутствия плакатов. Это просто полный провал. – Ага... – я посмотрел на часы – 11.02. – Значит, судья у нас без плакатов остался? – Ну так не наклеили же... |