Книга Есть, господин президент!, страница 73 – Лев Гурский

– Дождались чего? – очень осторожно переспросил я. Ход мыслей академиков предугадать трудно. Речь могла идти о чем угодно – от глобального потепления до роста цен на слабительные пилюли.

– Он еще спрашивает! Вот, быстро смотрите сюда!

С громким жужжанием кресло причалило к моему столу. Передо мной оказалась последняя страница ежедневной газеты – не из самых моих любимых, но и не оголтелая. Во всяком случае до дерзких статей про то, как в юности будущий президент Паша Волин забывал гасить свет в коммунальной уборной, здесь не опускались.

– А что такого страшного? – не уловил я. – В Москве сегодня плюс двадцать пять, ветер умеренный, преимущественно без осад…

– Левей, левей смотрите! – перебил меня Ганский. – Увидели?

Я послушно глянул левей и вновь не обнаружил ничего предосудительного. Астролог Виолетта Дубинец обещала козерогам удачный день и успех в разнообразных начинаниях. Скорпионам же и овнам, напротив, было рекомендовано поберечься – посидеть дома во избежание внезапных простуд, ушибов, вывихов и переломов конечностей.

– Пал последний бастион! – трагически объявил академик. – До сих пор у нас оставалась одна приличная газета, не позволявшая себе эту антинаучную мерзость. Теперь не осталось ни одной.

К гороскопам я был равнодушен – есть они или нет, мне глубоко фиолетово. По сравнению с иными бзиками дорогих россиян этот еще мил, отчасти он даже полезен. Таких людей нам легче окучивать. Гражданин, уверенный в том, что его судьбу определяют Сириус и Полярная звезда, не покатит бочку на партию и правительство.

Не желая, однако, заранее огорчать нобелевского лауреата, я сотворил на лице непреклонную гримасу и поддакнул гостю:

– Вся эта астрология в нашей прессе – просто плевок в душу

– Сплошное надувательство трудящихся, – добавил академик.

– Отвратительное мракобесие, – в том же тоне продолжил я.

– Галиматья несусветная, – вернул мне мячик Ганский.

– Уголовное преступление, – отпасовал я обратно.

– Гороскопы – опиум для народа, – вспомнил классику Ганский.

– Гороскопы – чума XXI века, – не подкачал я.

– Они ничуть не лучше порнографии, – врезал академик.

– Они гораздо хуже порнографии, – усугубил я.

– Надо с ними бороться, – потребовал Ганский.

– Запретить их законодательно, – откликнулся я.

– Указом президента, – присовокупил лауреат.

– И не просто запретить, – вдохновенно развил я мысль. – Этого мало. Тираж надо сжечь. Газету закрыть. Редактора высечь на Красной площади. Виолетту Дубинец отдать в штрафные роты.

Тут нобелевский лауреат опомнился: демократ и гуманист в нем все-таки перевесили пламенного борца за чистоту науки.

– Нет, запрещать нельзя, – печально не согласился он. – Это не по закону. У нас же в России, черт возьми, свобода слова.

– Правда? – удивился я. – Вы уверены? Отрадно слышать. Ну раз вы считаете, что в России есть свобода слова, вам придется поискать иные варианты борьбы… О! Вы можете объявить газете личный бойкот. Не давать им интервью. Корреспондент придет к вам за интервью, а вы его в шею, в шею! А еще можно спустить его с лестницы и сверху немного обдать помоями. Это будет симметричный ответ. И, главное, в рамках закона о печати – не подкопаешься.

– Как вы говорите? В шею? Помоями? Очень, очень интересно… – Ганский замолчал, осмысляя вновь открывшиеся перспективы.

Теперь пора было переходить к главной теме сегодняшней беседы. Но делать это придется филигранно. Бережно. Нежно. Чтобы старый хрыч не взбесился и не опробовал на мне мою же идею.

– Скажите, Марат Юльевич, – кинул я пробный камушек, – а не осталось ли в естествознании… э-э-э… каких-то «белых пятен»?

– После Альберта Эйнштейна – ни одного, – без колебаний ответил Ганский. – Все фундаментальные открытия сделаны. Картина мира полностью сложилась и описана во всех учебниках.

– Иными словами, – уточнил я, – современная наука может объяснить абсолютно все? До последнего муравьиного чиха?

– Того, что она не может объяснить, не существует в природе, – отрезал, как бритвой, нобелевский лауреат.

– А чего, к примеру, не существует? – Задавая этот вопрос, я постарался сыграть в наивность на грани идиотизма.

Марат Юльевич даже улыбнулся снисходительно моему невежеству:

– Не существует всего, что противоречит законам сохранения энергии или сохранения вещества. Всего, что не отвечает законам эволюции живой материи. Сухая вода, тонкие миры, торсионные поля, психотронное излучение, реликтовые гоминоиды – да мало ли какой дури понапридумывают? То, что нельзя получить двигатели с КПД больше 100%, давно установленный факт, а всякие безмозглые попытки оспорить очевидное – чушь и ересь.

– Нужно не иметь ни одной извилины, чтобы не понять, какой это бред, – торопливо поддержал я. – Щелкоперы должны стыдиться.

– Им не стыдно, им сенсации подавай, – брюзгливым тоном сказал Ганский. – Как только прессе надоедают perpetuum mobile или инопланетяне, сразу появляются какие-то дети, больные аутизмом, которые будто бы видят с завязанными глазами и разговаривают с мертвецами. Или какие-то деревенские бабки – те, вы подумайте, по кофейной гуще предсказывают движение рынка ценных бумаг…

– А какова точность предсказаний? – полюбопытствовал я. – Вдруг эти чудеса можно использовать на благо родины?

– Мой юный друг, у меня богатый жизненный опыт, и не верю я ни в какие чудеса, – вздохнул академик. – Они, с моей точки зрения, являются типичным проявлением лженауки или шарлатанства.

– Но как тогда быть с евангельскими чудесами? – осторожно запустил я еще один камушек. – Ну, там, воскрешение Лазаря, хождение по водам, превращение воды в вино. Это тоже лженаука?

– Я атеист! – Своей единственной рукой Ганский сделал быстрый жест, как будто отгонял мошек. – Знаю, сейчас это моветон, но я, уж простите, человек старой закалки. Для меня евангельские истории не аутентичны реальности. Впрочем, я готов признать, что свидетели, быть может, не врали и не бредили: все так называемые чудеса поддаются рациональному толкованию. Воскрешение Лазаря – заурядный случай выхода из летаргии. Превращение воды в вино – всего лишь массовый гипноз. Факт хождения по воде любой физик объяснит флуктуациями поверхностного натяжения. Как известно, обычные пауки-водомерки проделывают данный трюк не одну тысячу лет, и никто пока еще не записал тех насекомых в мессии…

– Хорошо, Марат Юльевич, а что вы скажете об этих насекомых?

Я поманил пальцем академика, подождал, пока его инвалидское кресло окажется с моей стороны стола, и показал гостю фокус.

Полчаса назад, прибираясь на столе, я легкомысленно смахнул крошки от пирожного в верхний ящик, совсем забыв про тараканов. И зря. Вероятно, три оставшихся участника бегов отыскали – вслед за покойным ныне Васютинским – лазейку из коробки, выползли и жадно накинулись на крошки. Каждому, подозреваю, достались неравные доли добычи. Поэтому когда я вскоре сунулся в ящик за карандашом, вопрос о власти моя троица уже для себя решила. Из бумажных обрывков, ластиков, зубочисток, канцелярских скрепок и прочего мусора Титкин с Сычевым сооружали Никандрову некое подобие трона. Сейчас тараканий царь или президент, заняв позицию, проводил что-то вроде совещания своей Администрации и на тараканьем языке раздавал указания аппарату…